Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
— А я миру ничего не должна, — весело фыркнула Нелюба. — Они меня кормили только пока мне двенадцать не исполнилось, а после я им мёду столько принесла, сколько иной бортник года за три не найдёт. Вот и покрутились вокруг меня, да и отстали.
— А мёд-то откуда? — удивился Шепель ещё больше. Что и говорить — не девичье это дело, мёд добывать, бортничать.
— Медведи нанесли, — махнула рукой Нелюба всё так же весело. Тут уж Шепель переспрашивать не стал — про такое спрашивать не принято. Может, Слово медвежье знает она, может, ещё чего… — А после меня тиун боярский взять хотел…
Нелюба коротко и жёстко усмехнулась, и Шепель невольно поёжился — несладко, видать, пришлось тому сластолюбивому тиуну…
— Так ваша деревня боярская? — спросил он и тут же пожалел о том.
— Ну да…
Разговор как-то сам собой увял. Кому любо признаться, что боярину дань несёшь? Хоть и не холопка, а всё же…
Мысли Шепеля сами собой воротились обратно к княгине и княжичам. Вестимо, убить их кияне не убьют — для того надо вовсе царя в голове не иметь. Хотели бы убить — убили бы прямо во Владимире, вроде как в бою. А тут — и угорский король вступится, и Ростислав тогда точно не простит и не пощадит. А сила за Ростиславом сейчас немалая.
Да только в заложниках теперь и княгиня, и княжичи… И кто им сейчас опричь Шепеля поможет-то?..
— Нелюбо… — позвал Шепель нерешительно. — А долго мне лежать-то?
Девушка глянула на него с любопытством.
— Чего это вдруг?
— Ехать мне надо… — сказал кметь дрогнувшим голосом. — В Киев альбо в Тьмуторокань…
— Ох ты, беда мне с тобой… — всплеснула руками Нелюба. — Ошалел ты совсем, не иначе. Да тебе раньше, чем через месяц и на ноги-то не встать!
Шепель сжал зубы и отворотился.
— Га! — крикнул сам себе Шепель, рванулся, меч засвистел, рассекая воздух. Кметь побежал вдоль ряда воткнутых в землю толстых прутьев, остановился. Поглядел на прутья и довольно усмехнулся. Вместо них стояли короткие, косо срубленные пеньки — ровные и одинаковые.
Бросил меч в ножны и поднялся на крыльцо.
Нелюба оборотилась от печи на скрип двери, улыбнулась приветливо.
— Ну как, кмете? — кольнула она его взглядом серых глаз. — Не растерял умение-то за три седмицы?
— Не растерял, — задумчиво ответил Шепель, вешая меч на стену. — Уезжаю я завтра, Нелюбо…
В её глазах вмиг поубавилось веселья.
— Не рада? — понял он мгновенно.
— Вестимо, — прошептала она одними губами, подходя к нему вплотную. — А ты?
— Не особенно, — признался он, глядя ей в глаза — они затягивали, как два бездонных омута. — Но надо, Нелюбо…
— Люб ты мне, Шепеле, — всё так же тихо сказала она, вскидывая ему руки на плечи. И тут же их словно что-то встряхнуло и бросило навстречь друг другу. Они целовались так, что зубы упирались в зубы, с неожиданной грубостью рвали друг на друге одежду, которая вдруг стала тяжёлой, жёсткой и неудобной. Широкая лавка, застелённая шкурами, мягко приняла их обоих. На запрокинутой голове Нелюбы луна играла бликами в волосах. Душу Шепеля захлёстывала необоримая нежность.
Потом они лежали на широкой лавке, накрытой шкурами зверья, молча глядя в глаза друг другу.
— Замуж за меня пойдёшь? — шёпотом спросил Шепель, зарываясь лицом в её золотистые волосы.
— Знаешь ведь, — ответила она так же тихо. — А… ты теперь всё равно уедешь?
Он закусил губу и только молча кивнул.
— Надолго?
— Не ведаю, Нелюбо… — он запнулся. — А почему ты Нелюба-то?.. Я тебя Любавой звать буду.
Она тихо засмеялась и тут смолкла.
— Мне страшно, Шепеле.
— Не смей бояться, — улыбнулся он, касаясь губами её щеки. — Не смей бояться, и тогда всё будет хорошо.
— Обещай мне, что воротишься, — сказала она с какой-то странной настойчивостью. — Слово дай!
Шепель усмехнулся: странный народ — девчонки. Но спорить не стал — дотянулся до валявшегося на полу пояса с ножом, кольнул себя остриём в запястье, обронил на земляной пол каплю крови.
— Клянусь железом, землёй и кровью, Любава, — он чуть улыбнулся — новое, только что им данное имя, звучало непривычно и для него, и для неё. — Я ворочусь, даже если для этого придётся пройти все земли от Каменного пояса до острова Руяна.
Любава молча взяла руку Шепеля, коснулась губами ранки, слизнула сочащуюся кровь. Потом сжала края прокола и почти неслышно шепнула заговор на кровь — парень расслышал только что-то про остров Буян да про бел-горюч камень. Кровь остановилась. Любава подняла глаза:
— От Каменного пояса до острова Руяна, — тихо повторила она. — Неужто ты собрался так далеко?
Шепель тихо засмеялся, касаясь губами кончика носа девушки.
— Не пугайся, Любаво, — прошептал он. — Намного ближе. Сначала до Киева — прознать про Ростиславичей. Потом — на Дон, помощи просить…
— Потом — Тьмуторокань, — раздражённо перебила его Любава. — Потом — Шемаха альбо вовсе Багдад…
— Нет, — Шепель вновь засмеялся. — Закончу дела, вытяну Ростиславичей из затвора и ворочусь.
Любава на миг замерла, глядя ему в лицо большими глазами.
— Ты… взаболь?
— Да. И я не могу не идти — честь не дозволит. Если даже на Дону со мной никто не пойдёт, я один пойду.
Любава только прижалась к нему и закрыла глаза. По щекам её текли слёзы.
Глава вторая Рука судьбы
Конь пал уже в виду Полоцка, когда до ворот оставалось с полверсты, не больше. Витко вовремя успел выдернуть ноги из стремян, каким-то особым чутьём поняв, что всё, пора. Перекатился по траве, ударил по земле кулаками, застонал сквозь зубы.
В последние три дня, предчувствуя приближение столицы, он гнал коня без пощады — успеть, упредить князя!
Шалое кровавое утро в Диком поле он помнил отлично. А вот то, что было после…