Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
— Кто пойдёт, то будет ватаман решать! — вмиг остудил горячие головы сыновей Керкун. — И то, если войство волит! Такое дело наобум зачинать — только портить всё вовзят!
Неустрой притих — отец был прав. А Шепель вновь бросил:
— Не волит — один пойду!
— Утихни! — велел отец грозно. — И — охолонь! Я сказал — будет, как войство решит.
Ватаман волен над жизнями бродницкой рати только на походе да в бою. А так — всему в жизни бродников хозяин — войский круг! Он и ватамана сместить
Через седмицу — вестоноши ватамана тем временем оповестили всё войство, созывая на войский круг — поехали в станицу. Откуда старая лиса Игрень так быстро прознал про Шепелеву нужду, оставалось только гадать. Однако не зря говорят, будто слухи по степи разносятся, словно птицы.
Собрались на станичной площади — было уже людно, но народ всё прибывал и прибывал. Шепель сидел на нижних ступенях высокого крыльца станичной храмины и разглядывал степных воев — хоть и не впервой ему было такое, а всё одно каждый раз любовался.
Бродники прибывали оружные — такого требовал обычай. Известно, никто не нападёт на станицу, когда там собирается такая сила. Да и в поход выступать немедля доведётся вряд ли, хотя беспокойная жизнь в глотке у Степи приучила бродников ко всякому. Просто — обычай. Да и то сказать — бродник скорее голым в степь выедет, чем безоружным. Могли последние портки заложить корчмарю в час гульбы за ендову мёда, а оружие — никогда. У всех смазано, начищено и наточено на совесть — любо-дорого глянуть.
Обычно воин-бродник был оружен легко — лук да топорик альбо чекан. У многих были и кистени, ременные, с выточенной из лосиного рога битой. В степи любили это оружие — хлёсткое, простое и сильное. Лёгкий щит, плетёный из тальника да обтянутый бычьей кожей, густо усеянной заклёпками. Большинство было верхом, а у таких — ещё пучок сулиц у седла да аркан. И доспех у большинства простой — кояр альбо стегач, кто мог укрепил костяными да копытными бляхами. Шеломы тоже кожаные, в два-три слоя, прошитые медными нитками.
Познатнее да побогаче — все верхом. У этих и кистени — кованые цепные, и кольчуги не редкость, и шеломы стальные, с бармицами, стрелками да наносьями, а у кого и наручи с поножами. Тут и меч не такая редкость — у простых-то воев почитай меча ни у кого и нет. И щит не прутяной, а из широкой вязовой альбо дубовой доски и заклёпки на нём, а бляхи железные.
К полудню собрались все и толпились у крыльца храма.
Крик,
шум,
гам…
Но едва на крыльце появился ватаман Игрень, как все утихли. Почти разом.
Игрень говорил долго, то и дело останавливаясь, чтоб перевести дух да отпить из ковша. Что это он там пьёт? — подумал непутём Шепель. — Уж наверное не воду да не квас.
Подумал — и взаболь захотелось вдруг ядрёного ржаного квасу — сам себе подивился. И пропустил, как Игрень выкрикнул его.
— Шепеле! — повторил рядом отец, хмурясь. Парень вздрогнул.
— Чего?!
Рядом засмеялись.
— Тебя ватаман кличет! — хмуро бросил отец. Шепелю вдруг стало стыдно — втравил отца в такое дело, заставил созвать войский круг, а сам чуть не заснул стоя! — и он принялся протискиваться к крыльцу.
— Скажи своё слово, Шепель Керкунич, — ватаман чуть посторонился.
Смущённый парень — мало не впервой по отчеству назвали, да ещё и сам ватаман. Запинаясь, он начал говорить.
Да и что было говорить-то — основное Игрень уже рассказал воям до него. Шепель добавил только немногое.
Про свою вину — истинную альбо нет, про только одним богам ведомо.
Про то, как долго отлёживался на Волыни, в доме Нелюбы-травницы.
Про то, как голодным волком кружил по Росьской земле, вызнавая окольными путями, куда провезли Ростиславлю княгиню и княжичей.
Про то, как прознал, что княгиню Ярославичи ещё осенью отпустили в Тьмуторокань, а княжичей держат в Вышгороде под строгим надзором.
Про то, как забрался прямо в Вышгород, где сумел накоротке повидаться со старшим Ростиславичем — Рюриком, как едва не похитил его тут же. Остановило только что, что двое других Ростиславичей остались бы в руках у Изяслава.
Про то, как решился просить помощи на Дону, не решаясь явиться на глаза к князю.
— Слава! — гаркнул кто-то вдруг, когда Шепель на миг остановил речь — дух перевести.
— Слава!!! — многоголосо подхватил круг.
Шепель, веселея, но всё ещё тревожно покосился на Игреня. А ватаман вдруг улыбнулся и протянул парню свой ковш — отпей, мол, горло-то смочи.
В ковше оказался совсем не квас, а варёный ягодный мёд.
Войский круг решил дело в пользу Шепеля. Набрали сотню молодых удальцов, а старшим поставили Керкуна, от чего Шепель слегка обалдел — не ждал парень такого.
Только вот выход наметили не враз, а только через месяц.
И месяц этот истекал как раз на днях. Потому и ждали в Звонком Ручье приезда ватамана — чего-то Игрень мудрил, хотел опять про что-то с Керкуном переговорить, как с наказным ватаманом похода.
Конь Шепеля вдруг звонко заржал, и ему тут же ответили в несколько глоток враз. Парень вздрогнул, словно очнулся от долгого сна, огляделся и в душу вдруг увёртливой змеёй заполз страх.
Сумерки сгустились почти до темноты, и совсем близко, в половине перестрела, за балкой, шевелилось что-то многоголовое и многоногое, слышался конский фырк и звяк железа, хруст снега под копытами.
Ужель половцы в набег решились? — со страхом подумал было Шепель, и тут же сам посмеялся над собой. — Зимой-то? Уж не спятил ли ты, Шепеле?