Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
Вадим Якунич — старшой дружины Всеславлей. Обычно старшим княжьей дружины пестун и бывает… да только обычно не значит всегда. Отказался от такой чести воевода Брень, как только минуло князю Всеславу двадцать лет. Отчего — никто не знал. Говорили они про то вдвоём с князем, и что уж там говорили друг другу — неведомо. А только был старшим Всеславлей дружины уже семнадцать лет иной гридень — Вадим Якунич.
А сколько всего гридней у Всеслава-князя? Тут, в Менске было пятеро.
Навряд ли всего больше десяти. У самого великого князя Изяслава Ярославича в Киеве их всего два десятка… ну, может, три.
И менский тысяцкий, Велегость Добрынич, молчаливый витязь — пока что за весь вечер не проронил ни слова.
Уже было сказано и рассказано почти всё.
Уже знал полоцкий князь и про оба захвата Тьмуторокани, которые Ростислав-князь провернул дерзко и прочти без крови, и про подвиги Ростиславлей дружины в Ясских горах, и про то, как захватили Ярославичи волынскую княгиню. Уже рассказал Мальга про то, как замыслил злодеяние херсонесский котопан Констант Склир, и как он, Мальга добирался от Херсонеса в Тьмуторокань, и только буря помешала ему успеть вовремя. Уже рассказал Славята про то, как умирал от отравы тьмутороканский князь, и про то, как закололась над дубовой колодой дочь тьмутороканского тысяцкого Колояра, и как указала Ростиславлей дружине путь тьмутороканская господа, и про выбор Вышаты и Порея.
— Так чего же ты хочешь, Славята Судилич? — спросил наконец, Всеслав прямо, отставляя свою любимую костяную чашу из оправленного в серебро черепа.
— Служить тебе хочу, княже Всеслав Брячиславич! — решительно сказал Славята, рубанув воздух ладонью. — Они там… хоть и не виновны в смерти князя моего, а всё одно — убийцы есть! Потому к тебе на службу и прошусь! И вся дружина тако же!
— Сколько же дружины с тобой?! — спросил Всеслав, не сводя взгляда с Ростиславля старшого. Кому иному слова полоцкого князя, возможно и показались бы обидными, но не Славяте. Вестимо, для Всеслава это важно… хотя он и видел, что для полоцкого оборотня это совсем не самое главное.
— Четыре сотни, княже Всеслав Брячиславич, — гридень глотнул из чаши варёного ягодного мёда. — Две сотни увели с собой Вышата и Порей, ещё сколько-то народу в Тьмуторокани остались — кто-то ожениться там успел, кому-то море приглянулось…
— А тебе не приглянулось? — весело спросил Радко, глядя на Славяту испытующе.
— И мне приглянулось, — признался Ростиславль старшой — теперь уже бывший Ростиславль старшой! — под усмешки кривичей. — Да только совесть иное велела.
— Ничего, — словно отвечая своим потаённым мыслям, задумчиво сказал Всеслав. — Дай срок, гридень Славято… воротимся и в Тьмуторокань.
В молодечной густо пахло печёной рыбой, мокрой срядой, сохнущей у открытого очага, кислой капустой. Дымно горели жагры на стенах, плясал в очаге огонь, метались в углах тени. Кто-то шуршал в запечке — то ли мышь, то ли домовой, то ли ещё какая домашняя нечисть. В волоковое оконце любопытно заглядывала луна, по бледному лику которой то и дело пробегали рваные облака.
Кмети говорили негромко.
— А что, Несмеяне, христиане у князя в дружине есть? — словно бы невзначай говорил Заруба, косясь глазом на своих друзей.
— А как же, — усмехнулся гридень, разливая пиво в чаши. — Не без того. Аж целых десять человек.
Заруба смолчал в ответ на скрытую насмешку — десять человек, когда в самой дружине Всеславлей не меньше пятнадцати сотен кметей. А то и больше.
— И что Всеслав-князь?
— А что Всеслав-князь? — вот Витко насмешки в своих словах скрывать даже и не подумал.
— Ну он же своим богам кланяется, а они — Христу…
— Ну, во-первых… не СВОИМ богам, а русским богам! — медленно закипая, сказал Несмеян и отставил чашу. — Родным! А во-вторых — ты что же, думаешь, христиане эти Перуну да Велесу требы не кладут?!
— Чего?! — у Зарубы чупрун встал дыбом, и даже усы наежинились. — Нет бога, опричь Христа!
— Отчего это?! — засмеялся Витко. — Ты Христа почитаешь, мы — Перуна да Велеса… Богов много…
У Зарубы вновь вспухли на челюсти желваки, так же, как и тогда, при разговоре со Славятой. Кметь замолк, вливая в себя чашу пива за чашей.
Наутро всех разбудил рёв рога. Кмети, быстро одеваясь, скатились по лестницам во двор княжьего терема. Невидимый в тумане трубач звал, трубил, играл, не давая спать, и кмети невольно подтянулись. Все были при оружии хоть и без доспехов.
С крыльца медленно спустились князь и гридни. Всеслав Брячиславич был в тёмно-красном с золотом вотоле — всё же не зря возил с собой в полюдье богатую одежду. Чуть сзади него: гридни — Радко, Вадим, Брень и Витко.
Дойдя до нижней ступени, Всеслав вскинул руку, и рог смолк. Загудели под ногами ступени, и с частокола во двор сбежал трубач — гридень Несмеян. Славята чуть удивился — невместно гридню самому побудку трубить. Ну да тут видно случай такой был.
Чуть в стороне, ближе к воротам стояли богато одетые всадники — должно быть, менское боярство. Славята даже различил тысяцкого — старшой менской господы выделялся посеребрёнными доспехами.
В павшей на двор терема тишине Славята прошагал через двор и протянул князю меч. Тускло блеснула без солнца струистая сталь.
— Просим, княже Всеслав Брячиславич твоей заступы! Хотим тебе служить!
— Добро, — ответил Всеслав, принимая из рук гридня меч. — Быть тебе, Славята Судилич, гриднем моей старшей дружины, а воям твоим — кметями в дружине младшей.
И протянул ему меч обратно — рукоятью вперёд.
— Прими, гридень Славята, и служи мне так же верно и честно, как служил своему прежнему господину.
И тут Ростиславлих кметей — ростовчан, волынян, «козар» и тьмутороканцев — словно прорвало. Они хлынули к крыльцу, зазвенели нагие клинки у князя под ногами — новая дружина готова была служить кривскому властелину.
А Славята искал средь них взглядом и не мог найти Зарубу.
— Заруба-то где? — шёпотом спросил у кого-то старшой.