Де Санглен Яков Иванович - рыцарь при императорском дворе

Дрюков Юрий Николаевич

Предчувствия адмирала сбылись. За ним был прислан фельдъегерь, объявивший, что тот должен отправиться в Петербург, при этом путешествие адмирала должно было совершиться в телеге. А де-Санглену было приказано для дальнейшего прохождения службы прибыть в Москву.

Москва была уже не та, какой он видел её прежде: вкралась недоверчивость, все объяты были страхом.

"Павел I взошёл на престол с правилами, родившимися в тесном кругу его Гатчинской жизни, где фронт был единственным его упражнением и увеселением. Он переселяет это в гвардию. Маршированиями, смешной фризурою (причёской),

смешными мундирами, обидными изречениями, даже бранью, арестами убивает он тот благородный дух, ту вежливость в обращении, то уважение к чинам, которые введены были при Екатерине и производили при ней чудеса.

Всякая минута являла новое неожиданное, как будто противное прежним понятиям и обычаям. Чины, ленты лишились своего первого достоинства, аресты, исключения из службы, прежде что-то страшное, обратились в вещь обыкновенную. Дух благородства... которым все так дорожили, ниспровергнут совершенно.

Военоначальниками Екатерины и великими в советах он не дорожит; окружает себя бывшими при нем камердинерами и проч., облекает их доверенностию и возводит на высшие степени государства".

Павел Васильевич Чичагов, рассорившийся с Павлом I и ставший морским министром Российской империи при Александре I напишет в своих записка об отношении к этим незаслуженным награждениям.

"Не скажу, чтобы самолюбие моё от того страдало, ибо все пребывало в том же порядке вещей, как и прежде, то есть, что они остались менее сведущи, менее просвещены, а следовательно, менее полезны службе, чем я, но честь моя задета была за живое, честь, которой я никогда не играл и над которой никому не позволял смеяться. По крайней мере, императрица Екатерина II нас к этому приучила, а я не хотел изменяться сообразно обстоятельствам".

Поэтому большая часть Екатерининских офицеров уйдёт в отставку. Де-Санглен тоже окажется в их числе...

Но снова всё кардинально изменится, когда императором станет Александр I.

В 1804 году де-Санглен начнёт преподавать немецкую литературу в Московском университете и одновременно читать публичные лекции о военных науках.

"...он человек хорошего тона и очень весёлый в обществе, великий затейник на всякие игры и умеет занять молодых дам и девиц; все его любят и все ему рады. Я не видывал человека, который бы так ловко соединял педагогику с общежитием...". (С.П.Жихарев)

В то же время он опубликует несколько своих сочинений: "Отрывки из иностранной литературы", "О военном искусстве древних и новых народов", "Краткое обозрение военной истории XVIII в., с опровержением мнения Гибера о Петре Великом" и "Исторические и тактические отрывки".

В 1807 году Яков Иванович оставит преподавание и будет причислен к штабу генерал-адъютанта князя П.М. Волконского, занимавшегося изучением военной организации во Франции. Когда Волконского пошлют путешествовать по Европе, то де-Санглен будет его сопровождать.

В Берлине они будут приглашены на обед к коменданту города, где окажется много французских офицеров.

Когда речь зайдёт об Аустерлицком сражении, то Волконский неосторожно начнёт утверждать, будто русскими Аустерлицкое сражение проиграно не было. Это просто взбесило одного из французских генералов.

– В бюллетене об этом сражении сказано, что император России был окружён тридцатью дураками; не были ли и вы в их числе, князь?

Волконский промолчал и тогда из-за стола встал де-Санглен: "Если у нас приглашают французов к обеду, то отнюдь не с тем, чтобы говорить им неприятности".

– Браво! майор, сейчас видно, что в ваших жилах течёт ещё кровь француза.

– Вы ошибаетесь генерал, я русский и с вами имеет честь говорить русский.

– Уж не захотите ли вы драться с нами со всеми?

– Я согласен, господа, только по очереди.

Но тут комендант закричал: "шампанского!" и веселье восстановилось, как будто ничего и не было.

Но всё происходящее очень не понравилось Волконскому...

В Петербург де-Санглен вернётся с рекомендательным письмом князя к государю.

Теперь ему будет приказано состоять при военном министре графе Аракчееве.

Через несколько дней Аракчеев потребует де-Санглена к себе и когда тот явится, то объявит ему высочайший выговор, сделанный по письму генерал-адъютанта князя Волконского.

– Позволено-ли будет мне оправдываться?

– Эх, любезный друг, советую вам следовать русской пословице: с сильным не дерись, с богатым не тягайся; впрочем вы оправданы, ибо в сем же письме он высказал себя подлецом, ибо нищенски выпрашивает у государя себе денег, - как будто у него их нет! а вам сделан выговор для формы...

Предложение о дальнейшей службе де-Санглен получит уже от А.Д. Балашова, исправляющего должность С.-Петербургского военного губернатора и знакомого ему ещё по Ревелю.

– Но каково будет мнение об этом государя, ведь я был ему оклеветан князем Волконским.

– Я докладывал государю. Его величество изволил улыбнуться и сказать: "я знаю, Волконский приревновал его к жене своей, и он на него налгал".

Теперь де-Санглен будет определён при военном губернаторе, который поручит ему иностранное отделение. Потом будет учреждено Министерство полиции, устав которого по просьбе Балашова напишет де-Санглен. Балашов станет министром, а он - начальником Особенной канцелярии данного министерства, то есть фактически начальником тайной полиции.

Все доклады де-Санглен будет подготавливать так, как этого хотелось императору - как можно более кратко, написанные чёткою красивою рукою и на хорошей бумаге.

Вскоре Балашов скажет, что "государь приказал вам исправлять доклады прочих департаментов", а вслед за тем объявит, что "государь приказал мне брать вас с собою в Царское Село, чтобы вы, в случае неисправности, поправляли доклады прямо там"...

Всё это поспособствует тайной встрече де-Санглена с самим Александром I.

– Вы имели, я думаю, случай заметить, что я вашими трудами доволен. Писанные вами доклады не задерживались... Мне нужно иметь некоторые сведения... Вы не имеете причины бояться; можете говорить прямо. Что мы говорить будем, останется между нами... Вы знаете Сперанского?