Дед Илья и внук Илья
Шрифт:
Илюша ставит ногу на первую ступеньку лестницы. Он прислушивается. Да, наверху кто-то ходит. Ходит и постукивает. У Илюши на локтях кожа покрывается пупырышками. Он сердито трёт локти: плохо, когда у храброго человека трусливая кожа.
Старые деревянные перила скрипят. И ступени скрипят. Но тот, наверху, не слышит. Илюша ясно различает его шаги и стук. Ещё ступенька, ещё… Верхняя площадка. Затаив дыхание Илюша глядит на полоску света под дверью горницы, на слепящий глазок замочной скважины. А за дверью — шаги…
Какая-то барабанная дробь мешает Илюше слушать. Нет, это не барабанная дробь, просто у Илюши стучат зубы. Плохо, когда у храброго человека зубы трусливые. Ладно, хоть они молочные, четыре уже выпали, скоро все переменятся.
Илюша сжимает в кулаке шумовку и прикладывается глазом к скважине. По горнице ходит дед Илья! Он не на сеновале, он тут! Над столом горит яркая лампа. Дед наклоняется. Приседает. Берёт что-то со стула, чем-то постукивает по столу. И опять наклоняется, опять постукивает. Что он такое делает непонятное среди ночи?
Глупо устроены замочные скважины. Одним глазом глядеть неудобно, двумя — нос мешает. Илюша пристраивается и так и сяк, упирается лбом в дверь, крепче, ещё крепче, и вдруг… дверь распахивается. Он с грохотом влетает в горницу, падает и с размаху на животе въезжает прямо под стол. Стало очень тихо.
— Ты когда-нибудь вылезешь? — спрашивает дед.
Илюша вылезает из-под стола.
— А шумовка тебе зачем понадобилась?
Илюша лезет обратно под стол и достаёт шумовку.
— Она ничуть не погнулась… — говорит он.
Но дед глядит на шумовку каким-то странным взглядом. Он берёт её из рук Илюши и говорит странные слова:
— Предположим, это у нас будет подъёмник.
— Почему? — спрашивает Илюша. Он всегда спрашивал «почему», когда удивлялся.
— Не почему, а для чего. Чтобы кирпич без задержки подавать наверх, каменщикам. Понял? — Дед Илья стал двигать шумовкой вверх-вниз, вверх-вниз, потом взял что-то со стула и положил на шумовку.
И тут Илюша изумился: он увидал свои пропавшие кирпичики. Дед поднимал их на шумовке, будто она была не обыкновенная кухонная ложка с дырочками, а подъёмник, который поднимает грузы на стройке. Дед Илья снимал кирпичики с шумовки, раскладывал их по краю стола стопками и приговаривал:
— Чтоб всё сподручно было, чтоб зря не тормошиться. Сэкономим времечко, — говорил он, — сэкономим силы. Красота работа… — На тёмных скулах деда горел румянец, седые кудри качались надо лбом. — Так? — спрашивал дед Илья и сам себе отвечал: — Так.
Вдруг Илюша понял: дед говорит вовсе не с ним, а сам с собой! Он, как видно, забыл про внука, который стоит рядом босой, неодетый.
— Ты зачем взял мои кирпичи? — сердито сказал Илюша.
— Учусь на них, — ответил дед Илья. — Учусь класть стены быстро!
— Почему учишься? Ты и так быстрей всех строишь!
— Ещё быстрей надо, — сказал дед, продолжая выкладывать кирпичики по краю стола. — Мне, внучек, много лет. Может, это будет моя последняя, самая радостная работа — на пепелище Новый город поднимать… — Он взглянул на Илюшу и спохватился: — Да ты захолодал, ошершавел весь, как гусёнок!
Дед Илья ласково притянул к себе Илюшу, сел вместе с ним рядышком на стул, обнял тёплой рукой.
И сразу Илюше стало спокойно и хорошо.
< image l:href="#"/>— Так много, внучек, надо нам поставить за пятилетку новых городов, новых домов. Столько выстрадали наши хорошие люди — и войну, и горе, и недоед, и недосып, и дети росли без крова. Хочется мне, внучек, сделать для людей что-нибудь очень хорошее, самое лучшее. Вот и думаю: надо научиться складывать стены быстро, много быстрее, чем раньше. А потом и других научить. Верно, внучек?
— Верно. — Илюша потёрся носом о дедову рубаху, поудобней приластился к его плечу щекой. — И я тоже что-нибудь хорошее сделаю…
— Обязательно сделаешь. Подрастёшь и сделаешь. Умелых каменщиков у нас немало, а всё не хватает… — Дед Илья говорил, а сам всё похлопывал внука ласковой ладонью, всё покачивал его. — Строим мы с тобой, к примеру, дом. Работают на этом доме три мастера. А другие дома, выходит, ждут, пока эти каменщики освободятся. Так?
— Так, — чуть слышно ответил Илюша и ещё крепче прижался щекой к деду. А потом вдруг обнял деда двумя руками и перелез к нему на колени.
— Ну, сиди, сиди, ну и хорошо, — говорил дед. — И вот что я надумал, внучек: разделил я всю работу между своими ребятами. Наружную кладку, ту, что потрудней, сам веду. Рыжик вслед за мной внутреннюю сторонку стены выкладывает. Остальным дал работу полегче, каждому по способности. Так, сообща, и работаем, каждый у меня на виду, каждому дело по силам.
— И я смогу. Я тоже что-нибудь хорошее смогу, — ещё успел вымолвить Илюша, и глаза его сомкнулись.
— И что ж у нас получается, внучек? — негромко рассуждал дед Илья. — Было у нас, значит, трое мастеров занято. А теперь дом буду строить я один со своими учениками. А тех двух мастеров мы с тобой высвободим, пусть другой дом строят. Так?
Илюша в ответ только моргнул. Пусть другие каменщики строят другие дома. Очень хорошо. Ресницы больше не захотели подыматься.
Тогда, тихонько улыбаясь, дед Илья поднял Илюшу на своих больших руках. Осторожно ступая по скрипучим ступеням, он понёс его вниз, в постель, через тёмный дом. Мимо двери, за которой спали баба Таня и инженер Варя. Мимо двери, за которой храпели друзья каменщики. Илюшины ноги, покачиваясь, задели невидимые ремешки на невидимом ранце. И сквозь заголубевшее окно услышал дед Илья, что дождь перестал и по всей Старой Узе перекликаются утренние петухи.
Глава 9. Ломаный грош
Под вечер на площади началась весёлая работа. Застучали топоры. Строили новую большую трибуну к завтрашнему празднику. А старую снесли. Дед Илья с учениками тоже работал там. Вкапывали стоймя брёвна, обшивали досками, укладывали сверху деревянный настил. Гвозди легко входили в доски. Илюша завидовал: «Дали бы мне разок стукнуть!» Он прямо-таки сгорал от желания что-нибудь поделать.
Он подошёл к Рыжику, но тот сказал:
— Ты, может, заблудился? Детский сад прямо и направо.