Дед умер молодым
Шрифт:
Шмит тем временем принес из столовой чашку горячего кофе, фарфоровую корзиночку с сухарями.
— Спасибо, Николаша,— сделав глоток, Морозов отодвинул чашку, закурил и, перелистав несколько страниц, громко прочитал строки, отчеркнутые чьим-то острым ногтем: — «Членом Российской социал-демократической рабочей партии считается всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций»,— После паузы произнес в раздумье: — Яснее не скажешь.
Шмит смутился:
— Я только стараюсь быть таковым...
— Правильно стараешься. Фабрику не для своих доходов стремишься сохранить, а потому что сколачивается там у вас из рабочего народа нелегальная организация...
— Вы проницательны, Савва Тимофеевич,— Шмит расцвел в улыбке,— вам с вашими убеждениями тоже надо бы в рядах нашей партии состоять... Тем более что материальная ваша помощь большевикам, насколько я знаю, регулярна и весьма значительна.
Морозов отмахнулся:
— Не будем преувеличивать. Даю, что могу, из личных своих доходов. А вот ежели попробую пальцем шевельнуть в смысле личного участия в нелегальной работе, сразу могу этих самых доходов лишиться. Родственники, не сомневаюсь, спят и видят: как бы меня от директорской должности отрешить... А уж без денег да без власти кому нужен Савва Морозов?
Он горько усмехнулся, глянул на Шмита в упор:
— Только ты, Николаша, тогда, может, и приютишь меня по доброте своей.
— Однако, Савва Тимофеевич, вы — убежденный пессимист...
— Не пессимист, Коля, а скептик, а скептицизм мой от горького жизненного опыта, которого у тебя, голубчик, еще нет.
Шмит принялся горячо возражать:
— Вот такие-то умудренные жизнью люди и нужны революции. Конечно, не бойцами на баррикадах им быть, нет. Их надо будет сберечь как организаторов, строителей нового общества...
— Далеко ты, Николаша, метнул... Сумеют ли большевики преодолеть анархию мужицкого бунта? Не уверен я... Страна-то у нас крестьянская...
— Все же вы помогаете большевикам...
— Потому и помогаю, что хочу их победы над анархией, неизбежной при всякой революции...
— Возможно, в вас говорит инстинкт самосохранения?
— Возможно. Однако инстинкт инстинктом, но есть еще и здравый смысл... А тебе, дружок Коленька, по молодости лет и здравого смысла еще не хватает, и выдержки...
— В чем же это, скажите на милость? — почти обиделся Шмит.
— Да в самых конкретных практических делах,— спокойно продолжал Морозов.— Скоро, Николаша, стукнет тебе двадцать один. Как совершеннолетний, станешь ты полноправным хозяином фабрики. Небось ждешь не дождешься, а?
Шмит радостно кивнул. Морозов продолжал:
— Ну, с места в карьер рабочий день сократишь, фабричный народ примешь в пайщики. Будет у вашего Горбатого моста рай земной, одним словом, пролетарии всех стран, соединяйтесь.
— Допустим,— улыбнулся Шмит.
— Я и допускаю. Более того, предсказываю тебе и другой вариант: соединятся против тебя, фабрикант Шмит, собратья твои по классу — московские хозяева-мебельщики. И рублем будут бить, и дубьем. Ну, а власти, естественно, им во всем помогут... В порошок сотрут твою справедливую социалистическую фирму, за это уж я ручаюсь.
— От чего же вы меня хотите предостеречь, Савва Тимофеич?
— От поспешности, Коля, от нетерпения... Подожди месяц, другой, третий. Обязательно забастуют твои пролетарии, на этот счет полную гарантию даю: войну с японцами проиграла Российская империя, не сегодня завтра сдадут Порт-Артур... Жить народу день ото дня становится труднее. Быть нынешней зимой большим беспорядкам на улицах. Может, и до баррикад дойдет... Вот тогда-то и покажешь ты себя, фабрикант Шмит, искренним другом рабочих. Требования забастовщиков примешь, оружье для баррикад найдешь...
— Уже нашел! — с радостью, почти мальчишеской, воскликнул, Шмит.— Стреляют наши боевики на Пресне. Учатся стрелять из браунингов и «смит-вессонов».
— Опять, Коля, конспирацию не соблюдаешь. Тайны выбалтываешь, карбонарий ты этакий,— Морозов шутливо погрозил пальцем,— И неожиданно закончил со вздохом, уже без улыбки: — Скинуть бы мне годков этак двадцать.
— Хотите, господин мануфактур-советник, тужурку студенческую примерить по старой памяти, а? — съязвил Шмит.
Савва Тимофеевич, приняв шутку, погладил себя по животу:
— Нет, брат, корпуленция не та...
В передней зазвонил телефон. Николая Павловича вызывали на фабрику.
Он распрощался с Морозовым у подъезда, пересек Новинский бульвар, зашагал Девятинским переулком под гору, к Пресне.
Нет, не стали они соседями - помещиками
Ветер, прохладно, но очень, очень хорошо. Все время сижу на палубе и гляжу на берега. Солнечно»9.
Чехов остановился на этой фразе и поднял голову, заслышав знакомые шаги. Действительно, в дверь постучали и голос Морозова заботливо пригласил:
— Антон Павлович, солнышко выглянуло, ветер стих — покорнейше прошу на палубу.
— Сейчас, сейчас, дописываю письмо и присоединяюсь к вам.
Морозов и его компаньоны, два добродушных немца, которые ехали осматривать завод во Всеволодово-Вильву, расположились на корме. Антон Павлович вступил в общую беседу, вспомнив свое прошлогоднее путешествие по Каме. Рассказчик сносно, как он сам выразился, владел немецким, но тут запнулся на словах «Пьяный Бор». Дословный перевод вызвал искреннее недоумение немцев, пытавшихся совместить столь далекие прилагательное и существительное. Сошлись на том, что если смогут они встать в пять утра, то сами убедятся, насколько точно такое своеобразное название пристани отвечает местности.