Дэдпул. Лапы

Петручо Стефан

И никто не надел носки.

Все они тщетно пытаются выпрямиться. Они толкаются и пинаются, скрежещут зубами и щёлкают клешнями. Стены питомника сотрясаются, готовые в любую минуту обрушиться. Похоже, монстры попали в ловушку.

Но, перекрывая вой, рёв и рык, до моих ушей доносится звонкое тявканье.

– Щеночки!

Они там, они живы!

Роррг отодвигает свой неопознанный орган, и я кидаюсь внутрь. УРА я использовать не могу – не хочу случайно превратить щенков в слизь. Я проползаю под Оррго, демоном с двумя «р». Чуть

не сталкиваюсь со Шзззлзззтззом, существом с восемью «з». Успеваю разглядеть Титана Ксемну куда подробнее, чем хотел бы. Чуть не застреваю в заросшей мхом подмышке у Чало, Болотной Твари, протискиваюсь в узкую щель между ногами Ууга, Ледяного Ужаса, и чудом уворачиваюсь от горящей мошонки Драгума, Пылающего Пришельца.

По дороге я сгребаю в охапку щенков, начиная с достопочтенного мистера Пушистика (потому что он редкий миляга!). Я хватаю овчарок и биглей, ротвейлеров и пуделей. Очень скоро я понимаю, что не могу нести больше трёх щенков одновременно, так что я жду, пока среди гигантских конечностей появится просвет, и кидаю пёсиков туда, где раньше была дверь. В трёх случаях из четырёх я попадаю. А если не попадаю… ну что ж, есть ещё попытка.

И эта вонь! Ох, как же тут воняет!

Я думал, что неопознанный орган Роррга плохо пахнет. Но все эти чудовища из космоса, из глубин Земли, из других измерений, запертые в тесной комнатке, потеют, как черти. И у каждого своя биохимия. Представьте себе Бронксский зоопарк во влажную погоду, завод по производству удобрений, скотобойню, огромный мусорный бак с использованными подгузниками…

Представили? Всё это легкий аромат духов по сравнению с тем, что тут творится.

Я так больше не могу. У меня кружится голова. Мне нужно перетаскать ещё уйму собак, но миру на это плевать. Он ходит ходуном, как будто тут и без того мало бардака. Мне кажется, что сейчас меня стошнит, а потом я грохнусь в обморок, но тут мне что-то суют под нос.

Что-то, пахнущее свежей клубникой.

– Нравится? – спрашивает Софи.

Прохладное утро. Мы с другими ребятами стоим возле школы, ожидая, когда звонок ознаменует начало совершенно не занятных занятий. Я держу книги Софи. Она поднесла мне к носу запястье. От него так сладко пахнет, что так и хочется укусить.

– О да, – говорю я. – Нравится.

– Я пыталась тебе позвонить в полвосьмого, но в диспетчерской сказали, что у тебя неполадки на линии.

Я пожимаю плечами, как будто это не я так отчаянно хотел с ней поговорить:

– А, всё в порядке.

– Как там твоя собака?

– Собака?..

И тут я вспоминаю.

Если верить нашим чувствам, обычно жизнь течёт линейно – одно событие сменяет другое. Но сейчас на меня разом обрушивается целая гора воспоминаний, и мозг успевает всё расставить по порядку. Наконец вырисовывается примерно такая картина.

Собака. Моя собака. Смешанной породы. Я ставлю её на крыльцо и придерживаю за ошейник. Она ёрзает туда-сюда, не давая мне прицепить поводок. Потом я на секунду отпускаю её – и вижу, как бело-коричневое облачко устремляется вперёд. Из-за своего цвета оно почти сливается с дорожкой.

Но когда это облачко вылетает на асфальтовую дорогу, я вижу его очень, очень ясно. Я слышу визг тормозов, вижу, как серебристая машина замедляет ход – но не настолько, чтобы избежать столкновения с маленьким комочком из плоти и меха.

Потом облачко отлетает в сторону, и наступает тишина.

Я хотел рассказать это Софи вчера вечером, но сейчас я не хочу при ней плакать и опускаю глаза.

– Она… она…

Моя собака. Моя.

Звенит звонок. Я поднимаю голову. Софи больше нет – и, честно говоря, я не уверен, что она вообще когда-либо тут была. Не припомню, чтобы хоть кто-то когда-нибудь с ней разговаривал.

Толпа учеников устремляется в школу, а я стою у них на пути. Меня толкают, пихают и стискивают со всех сторон. Разъярённый, я тоже начинаю пихаться.

Но вместо школьной формы у моих противников чешуя и рыжая шерсть.

Ого! Такие галлюцинации заставляют усомниться, где реальность, а где фантазии, – особенно когда, очнувшись, ты оказываешься в подземном собачьем питомнике, под завязку набитом монстрами. Всё ещё пошатываясь, я снова иду ловить щенков. Я вошёл во вкус – мне кажется, будто я собираю лохматый букет. Я провожу их, визжащих и тявкающих, через смердящий лабиринт, надеясь, что мне удастся всех вывести, пока всё не обрушилось к чертям.

Я пересчитываю спасённых щенков. Тринадцать. В математике я не силён, однако это, несомненно, значит, что остался ещё один. Мистера Пушистика я спас первым, но ещё одного редкостного милягу оставил напоследок – маленького игривого пойнтера. Охотничьи собаки вроде него от природы бесстрашны и полны жизни. В этом-то и беда. Пойнтер не может усидеть на месте. Найти его несложно, а вот изловить… Он бегает у Фангу по спине и гоняется за извивающимся усом Монстрозо, лая так задорно, как будто он уже придумал, что будет делать, когда его поймает.

Когда пойнтер меня видит, то решает, что я пришёл поиграть. Каменная крошка и обломки металла, которые сыплются из щелей в потолке, его не смущают. Всякий раз, когда я уже на волосок от него, он проскальзывает в какую-нибудь узкую щель между зловонными телами чудовищ. Плюс в этом один: когда я теряю щенка из виду, он призывает меня громким лаем. Когда я отстаю, он меня поджидает. Ну конечно, мы же играем! Это всё было бы очень забавно, если бы на нас не собирался обрушиться потолок.

Я прыгаю на голову Гротту, королю насекомых. Но Нечеловеку-муравью это не по нраву.

– Я Гротту!

Он тыкает меня своей антенной, бубня что-то о завоевании человечества. И тут у меня появляется мысль. Если вы очень нервно относитесь к тем, кто в детстве обрывал крылья мухам, вам стоит пропустить следующий абзац.

В общей суматохе непросто размахивать катаной, но я ухитряюсь отрубить от антенны кусок размером с добрую палку. Гротту истошно вопит – но антенна скоро отрастёт. Пусть он отвлечётся на неё и хотя бы ненадолго замолчит.

Пойнтер сидит на каменном пузе у Ссерпо, существа, раздавившего Землю, и виляет хвостом. Я трясу перед ним куском антенны: