Декорации театра мод
Шрифт:
Звали ее Лалой. Училась она в мединституте, на втором курсе. Сегодня после занятий зашла в гости к подруге, задержалась у нее допоздна. Решив быстрее добраться до метро, пошла через парк. В парке к ней пристали незнакомые парни. Кто ее ранил, не помнит. Сгоряча даже не почувствовала боли. Только в такси увидела кровь. В машине крепилась, но потом боль стала нестерпимой. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и она почувствовала, что теряет сознание.
В целом, все сказанное ею было более чем правдоподобно. И тем не менее что-то меня насторожило. То ли излишне твердый взгляд ее серых
Где-то в первом часу ночи мы вышли на улицу. Стало свежо, и я предложил ей надеть мою куртку. Куртка была ей великовата, и Лала выглядела очень забавно. Ждать меня у подъезда она отказалась, пришлось вместе с ней идти к гаражам.
Жила Лала в центре города. Улицы в этот поздний час были пустынны, и мы достаточно быстро добрались до ее дома. Поблагодарив меня за помощь, она пожала мне руку и растворилась в темном подъезде трехэтажного особняка дореволюционной постройки. Лишь вернувшись домой, я вспомнил о куртке. О своей любимой спортивной куртке, оставшейся у девушки.
Всю ночь мне снились какие-то кошмары. Утром, не позавтракав и плохо побрившись, я в девять часов появился на работе, опоздав на целый час. Работа в отделе уже кипела. На моем столе лежали десятки газет, вырезок, переводов из иностранной прессы, которые я должен был срочно просмотреть.
К двум часам дня мой стол оказался девственно чист. Большая часть работы была сделана. До четырех часов я был свободен. К тому времени на моем столе набиралась примерно такая же куча, на разбор которой уходили следующие три часа моего рабочего дня. А пока, перекусив в ближайшем кафе, я поехал играть в теннис.
Честно говоря, играю я неважно, но стараюсь. И последнее время выгляжу на корте уже не так смешно, как раньше. Но в тот день игра у меня явно не клеилась.
После двух поражений с разгромным счетом я понял, что мне не отыграться. И оставшиеся полчаса решил провести в небольшом кафетерии, расположенном на территории стадиона.
С моря дул свежий ветерок. Уютно расположившись под навесом, я с удовольствием смаковал ни с чем не сравнимый холодный гранатовый сок. По телу медленно разливалась приятная истома. Казалось, ничто не могло нарушить состояние блаженного покоя. Но это только казалось.
Неожиданно в поле моего зрения попали две девушки в спортивных костюмах. Одна из них сразу привлекла мое внимание — на ней была моя спортивная куртка. Приглядевшись, я узнал Лалу.
Девушки шли в мою сторону, что-то живо обсуждая на ходу. Они находились достаточно далеко, и разглядеть как следует их лица я не мог. Но по тому, как сосредоточенно Лала слушала свою подругу, слегка склонив в ее сторону голову, было ясно, что разговор у них серьезный.
Подойдя к газетному киоску, девушки вдруг остановились. Около киоска, в тени инжирового дерева, мне удалось разглядеть высокого мужчину лет тридцати пяти, который, очевидно, их ждал. А вскоре я увидел как Лала, взяв этого типа под руку, направилась с ним к выходу. Меня это невольно заинтриговало.
Подозвав официанта, я попросил его принести мне пачку сигарет и чашечку кофе. Не прошло и минуты, как тот вернулся, неся заказанный мной кофе и пачку американских сигарет.
— Вы не могли бы мне сказать, кто эта девушка? — спросил я его, кивнув на удаляющуюся парочку.
— Дочь известного невропатолога, — с достоинством ответил он, внимательно следя за моими манипуляциями с бумажником.
— А кто ее спутник? — задал я второй вопрос.
На сей раз официант, сосредоточенно глядя куда-то вдаль, отвечать не торопился. Лишь увидев вторую купюру, он неохотно произнес.
Очень опасный человек, очень богатый человек. Чем занимается — никто не знает, но все его боятся. — И смахнув незаметным движением руки деньги в карман пиджака, молча отошел в сторону.
Было без десяти четыре. Неторопливо допив свой кофе, я покинул кафетерий.
На моем письменном столе уже лежала внушительная кипа материалов, требующих срочного ознакомления. Думать о чем-нибудь другом просто не было времени. Лишь в семь часов вечера непрерывный поток различных бумаг с редакторской резолюцией «срочно» стал постепенно иссякать. Выпив очередную чашечку крепкого кофе, я поехал домой.
Всю дорогу в моей голове вертелся один и тот же вопрос: видела меня Лала на стадионе или нет?
Оказавшись наконец дома, я сразу же прошел в ванную комнату. Ничто так не успокаивает мои нервы, как холодный душ. Есть не хотелось, но привычка не ходить в гости голодным заставила меня проглотить пару бутербродов и запить их стаканом холодного чая.
В восемь часов вечера я вышел из квартиры, закрыв дверь на оба замка, что делаю крайне редко. Ровно в восемь пятнадцать я уже находился у ресторана, где должен был состояться банкет. Как и перед театром, все подступы к нему были забиты новенькими автомобилями. Пришлось отъехать метров на триста, и только там мне удалось припарковать машину.
Направляясь к ресторану, я невольно обратил внимание на молодых людей спортивного вида, как-то странно прогуливающихся на пятачке у входа. Прохаживались они почему-то парами, молча ощупывая прохожих внимательными взглядами.
Дойдя не спеша до конца квартала, они разворачивались и в таком же темпе шли обратно. Двое других парней в это время сосредоточенно курили, стоя по обе стороны входа в ресторан. Остальные неторопливо разгуливали между машинами на стоянке. Все это можно было бы назвать забавным или даже смешным, если б выражения лиц этих парней сразу же не отбивали начисто всякое желание улыбаться.
Когда я приблизился к ресторану, один из парней подошел ко мне и вежливо попросил меня показать приглашение. Увидев мой пригласительный билет, он что-то не-громко сказал другому парню, который учтиво предложил проводить меня до места.
Сопровождаемый этим воспитанным молодым человеком, я прошел в зал. Усевшись, я внимательно посмотрел по сторонам. Практически все места были заняты. Лишь слева от небольшой эстрады были свободны два стола, стоящие в слабо освещенной части зала.
Столы, как говорится, ломились от яств. Разнообразные салаты, давно позабытые деликатесы, дорогие коньяки, вина. Казалось, что все это происходит не в девяносто третьем году, а по крайней мере в восемьдесят пятом.