Дела земные
Шрифт:
– Неинтересная?
Внук молчал.
– Тоненькая такая! Что в ней уместится?
Дед ворчал, но ворчанье его стремилось к внуку, к его несвежему свитеру, отрепья которого сыпались на такой же несвежий пол.
Внук молчал. Обиделся, что дед послал его на помойку. Право слово, обидно: если он сейчас ничего не скажет деду, тот снова впадет в сон, и сиди тогда в неприкаянном молчании всю ночь. Телевизора нет, унес его внук в родительскую квартиру. Вот и возись с дедом целый день. А что у деда? Крохотная пенсия за вычетом квартирной платы.
Дед
– Что за книжица такая?
– Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц» называется.
– Ну, почитай, что ли, – сказал дед.
– Чего? Вслух? – изумился внук.
– Ну, читай вслух.
– Не знаю, дед, ты как маленький.
Но он-таки начал читать.
Высохшее тело деда лежало под одеялом. В подгузнике для взрослых.
Тиканье часов на стене стало неслышным – и все погрузилось в молчание.
Внук понял, что разучился читать. Запинался, терял строку, снова возвращался к ее началу. Сопел в паузах и потел. Не нравилось все это внуку. Он и предположить не мог, что так плохо читает. Но потом, строка за строкой, страница за страницей голос окреп, и он наконец начал внятно выговаривать слова. И даже смысл текста внуком был обнаружен.
Эту тонкую книжку в мягкой обложке он нашел в скоростном подземном трамвае. В то раннее утро внук почему-то нервничал, крутил книжку в руках, да так и принес ее, свернутую в трубочку, в дедовскую квартиру.
– Дед, спишь? – прервал чтение внук.
– Ты – баобаб с астероида. Вырвать тебя ростком из земли надо было.
А теперь вымахал и оттеснил от себя всех вокруг.
Внук не сразу понял, что говорят о нем и говорят плохо. Прошла минута, прошла вторая. И тут дед сказал:
– И дом номер шесть, и квартира двенадцать, и улица на букву «В» называется. Как раз В-612.
Внук опешил. Дед кое-как перевернулся на другой бок.
– Форточку открой, чтобы нос не воротить, – сказал он. – Планету надо убирать каждое утро.
Внук встал и открыл форточку. И остался стоять с книжкой в руках, внимательно разглядывая деда. Поинтересовался:
– Ладно, я баобаб, а ты кто?
– Я барашек в ящике! – обозлился дед и еще пуще закутался в одеяло.
Потом продолжил: – Ты, внук, ни одного цветка не понюхал. И на закат не смотрел ни разу, и никогда никого не любил. Все дела свои серьезные делал. – Вздохнул и дальше продолжил: – Слава богу, что я свой цветок докормил, допоил, от сквозняков спрятал. Пусть теперь ждет меня на своем астероиде.
Прав этот Антуан – важно любить один цветок из миллиона цветков.
Голос деда звучал тихо и совсем ослаб на последнем слове. Старик уснул. Книжечка в мягкой обложке выпала из рук внука и брякнулась на стол, собрав на скатерти складочки. На лбу внука тоже собрались складочки. Он сердито стукнул дверью о косяк, зашуршала и посыпалась штукатурка под отклеившимися обоями – точно так же шуршали и осыпались в его голове забытые истины.
Взгляд с потолка проследил за внуком и покинул комнату. Ему понравились путешествия во времени и возможность видеть себя и всех со стороны.
Стены домика побелены не только известью, но и снегом. И все вокруг от этого кажется белым. Белизна, правда, очерчена желтой изгородью, а на крыше дома лежит почерневшая от времени солома. Земли вокруг много, и вся она заросла тростником и камышами – озерцо здесь небольшое. Озеро сейчас поблескивает льдом.
Есть еще бревенчатый сарайчик. Конь вороной полувисит на широких кожаных ремнях, закрепленных на балках под крышей сарайчика. Конь вороной порой встанет на дрожащие ноги, выдохнет жаркий воздух из ноздрей и снова позволит ремням тихо покачивать свое уставшее тело.
С легким скрипом открывается дверь сарайчика, морозный воздух без спроса вваливается в помещение. Тулуп в шапке военных лет и в валенках перешагивает через порог, делает два шага и обнимает коня за шею. Голова коня, покоившаяся до сих пор в яслях с сеном, как шея лебедя, ложится на тулуп и шумно вздыхает. Человек и животное замирают в объятьях любви.
Взгляд с потолка покрылся мурашками. Не хочет нынешний дед предавать своего деда. И расставаться с постаревшим конем не хочет, и на бойню его вести не хочет.
Все село над этим потешается. Правда, у каждого от этой потехи сердце стынет, но люди помалкивают об этом. Смех – он жизнь продлевает.
Дверь сарайчика скрипит снова, входит бабушка с внуком на руках. На бабушке старенький полушубок, а внук, одетый во все теплое, еще укутан сверху пуховым платком.
Конь вороной слизывает кусочек сахара с детской ладошки. А взгляду с потолка щекотно смотреть на нежные прикосновения этих замшевых губ.
Внук взлетает в воздух и через секунду приземляется на спине коня. Конь собирается с силами и встает на ноги. Конь – под внуком.
Взгляд с потолка наполняется слезами умиления. Одна слеза падает вниз. Конь вороной реагирует на прикосновение любви свыше. Он нежно ржет, и это негромкое ржание радует мальчика. Он запрокидывает голову и смеется. Смейся, смейся – смех продлевает жизнь.
Сорокалетний внук стоит у кровати и разглядывает слепую маску спящего деда. А маска вдруг улыбнулась во сне. И из уголка правого глаза выкатилась неожиданная слеза.
«Ни фига себе!» – подумал внук и отошел от кровати, думая, что дед подглядывает за ним.
Пол под ногами дышал. Внук, чего-то вдруг испугавшись, прошел на кухню и быстро перемыл всю посуду. Потом у подъезда вытряхнул крошки из скатерти. Входившая в подъезд женщина проговорила:
– Если стирать этакую красоту надумаете, то только в теплой воде, мылом и непременно руками.
Скатерть посвежела, стол стал выглядеть как-то иначе. Внук протер пол в прихожей, перемыл обувь у порога. Чай сам запросился на посвежевшую скатерть. И пил он этот чай как-то иначе. Даже странно – и пачка та же, и сахар тот же, а вкус совершенно другой. «Тик-так», – согласились часы с мыслями внука.