Деление клетки
Шрифт:
Крик женщины обрывается. Всхлипы. Все делают тише свои телевизоры. Когда кричит неизвестная женщина, замолкают новости. Футбол. Мыло. Когда женщина перестаёт плакать, телевизоры снова кричат. Ничего интересного. Хорошо, если до завтра на щеке женщины останется след от удара, и будет понятно, в какой именно комнате не всё слава Богу перед Новым годом.
У нас просторная комната. Две кровати. Маленький примус, чтоб можно было чай готовить, не выходя из комнаты. Старая Тошиба. Старше меня. Появилась в комнате до моего рождения.
Мы заходим в комнату. Снимаем ботинки и кладём их сушить на батарею. Он аккуратно развешивает на стуле мою одежду. Свитер. Штаны. Колготы. Можно
Какая чудесная страна. Я даже слышу, как гудит паровоз. Слышу, как летят осколки льда из-под коньков. Прямо посреди постера — маленькая дырочка. Я заглядываю левым глазом в дырочку и вижу: двор. На зеленом мусорнике сидят вороны. Одна ворона держит в клюве кулёк. Потом прибегают кошки и прогоняют ворон. Собаки прогоняют кошек. Собак прогоняют алкаши. Алкашей прогоняет холод. Холод прогнать ничто не может.
Он заходит с тарелкой горохового супа. Из тарелки поднимается пар. Запах копчёных рёбрышек. Я сажусь за стол и быстро ем суп. Мы садимся смотреть телевизор. Сначала новости про выборы в Белоруссии и про то, с кем будут играть «Динамо» и «Металлист» перед окончанием сезона. После новостей начинается старый черно-белый фильм.
«Эта замечательная жизнь». Когда пацан в начале фильма съехал на лопате со снежной горки на лёд, я провалился в сон. Тепло батареи и толстое ватное одеяло.
У нас в комнате тоже есть ёлка. Маленькая пластмассовая. Там висит Дед Мороз с отбитыми ногами и стеклянные шишки. Через десять дней под ёлкой будет лежать сверток. Откуда он возьмется? Не знаю. Если Дед Мороз вошел бы к нам в коммуналку, то увидел бы длинный коридор и много дверей. Он услышал бы, как стонут люди во сне, и плачет женщина. На кухне он напоролся бы на пьяного мужика, который сидит за бутылкой в позе мыслителя и что-то бормочет себе под нос. Бормочет про то, как он всех ненавидит, как он всех поубивал бы и какой он сильный и дерзкий. Или же, наоборот, его бормотание — это жалкие сопли раскаянья и сожаленья. Возможно, что на кухне будет сидеть много мужиков. Они будут пить водку и громко отрыгивать. У них на столе будет хлеб, докторская колбаса, солёные огурцы, бутылки, колода карт и дымящаяся пепельница, забитая окурками. И ни на одном окурке не будет следов от помады. Даже старые алкоголички нашей коммуналки воротят нос от этих мужиков. Спитых и сработавшихся. Им осталось-то всего ничего.
Когда мужики увидят Деда Мороза, они подумают что это какой-то клоун с фальшивой бородой и в грошовом костюмчике напрокат. Они подумают, что Дед Мороз пришёл разводить жителей коммуналки на деньги, и вышвырнут его за двери. Или, что еще хуже, побьют его, как они поступают с непрошеными гостями. Всё же, я думаю, что Дед Мороз никогда не зайдёт в коммуналку. Очень всё сложно и запутано у жителей коммуналки. Легче всего пойти в трёхэтажный дом, где во дворе богато украшена пушистая ёлка и нет алкашей на кухне. Возможно даже, там Деду Морозу предложат переночевать. Отдохнуть. Наберут ему горячую ванну и нальют стакан горячего чая с коньяком. Дед Мороз будет сидеть возле камина и рассказывать
Одиссея продолжается
Дед моего деда был конюхом. И дед мой был конюхом, и отец мой стал конюхом. И был бы им до конца дней. Да и я бы, наверно, стал конюхом. Но цыгане, которые проходили через наше село ночью, увели всех лошадей. Тогда отец стал пахарем. И я стал пахарем. А кроме того, Владимир Ильич научил отца пить вино. И не просто пить, а хлебать его с утра до вечера. Владимир Ильич — это наш бывший почтальон, который получает военную пенсию и ни в чём себе не отказывает. Обычно они встречаются с батей в восемь утра на сельской площади возле автобусной остановки и идут на точку к еврею. Еврей наливает им вино по два рубля за стакан.
Еврей Ёся держал свой буфет во дворе и назвал его Старая Крепость. По вечерам он делал леечки и в свободное время ходил продавать их на базар.
Всё село знало еврея Ёсю. Он наливал в долг и спил ни одного крепкого мужика-пахаря в нашем селе.
Один раз я пришёл к жиду и сказал ему, чтоб он бате больше не наливал ни капли. И пригрозил ему кулаком, чтоб закрепить уговор.
Но он мне так зубы заговорил. Такие анекдоты рассказывал и про жизнь свою болтал, что я только стоял, глупо улыбался и голову чесал. В итоге он уговорил меня пойти к ним на обед. В мире есть два типа евреев: те, которые живут как свиньи и не смотрят в доме за порядком, и те, которые фанатично относятся к чистоте и не позволяют, чтоб даже пылинка проникла в их дом.
Ёся и его семейство принадлежали к первому типу евреев. В доме у них воняло. На подоконнике стояла целая уйма маленьких кружечек и стаканчиков с копейками. А весь пол был покрыт рваными чеками и исписанной бумагой.
— Жена не разрешает мне пить! — сказал Ёся. — Мы нальём водку в бутылку из-под минеральной воды и сядем себе за стол. Только ты, когда будешь пить, не должен морщиться.
Я проглотил наживу, и мы сели выпивать. Жена его — престарелая маразматичка, замотала голову полотенцем и вызвала Ёсю в коридор для разговора тет-а-тет.
— Зачем ты привёл его в дом! — кричала она. — А если он нас обворует! Думаешь, он не знает, что мы прячем золото под ванной?!
Я сидел себе и наливал водку. Закусывал жареной рыбой. Если бы я не знал, что Ёся алкаш, то в жизни не пошёл бы к нему.
— Ты молодой красивый парень, — сказал мне Ёся. — Что тебе надо в селе? Езжай в город! Тебе тут ничего не надо. Езжай в город и ищи работу там!
Не помню, как так вышло, но к вечеру я уже стоял на безлюдной пригородной остановке с клетчатой сумкой. Поднимая за собой пыль, вдалеке мчался старый автобус, который меня сюда доставил.
Пить мне нельзя. Ей-же-ей нельзя. Напрочь память отшибает, и сразу желания ненормальные возникают! Я очень разозлился на Ёсю. Хотя потом, немного протрезвев, подумал, что, может, и нечего на него злиться. Ведь он тоже со мной пил. И, наверно, я сам и решил уехать из села.
Да вот только в карманах у меня совсем не было денег. Только пол пачки сигарет и спички.
Я шёл по лиману в город и по дороге увидел одно укромное местечко, где можно было заночевать. «Раздобуду завтра деньги на билеты и вернусь в село», — подумал я.