Деление клетки
Шрифт:
Под вечер он вышел из леса и попал на грунтовую дорогу. Смеркалось. В конце дороги он увидел вкопанный деревянный столб. «Деревня У» было написано на табличке.
Молчаливый Койот обрадовался и улыбнулся. Он не заблудился. А шёл всё это время по правильному пути. Он очень обрадовался и побежал трусцой, чтоб попасть в деревню до темноты. Он уже представлял, как обрадуются его друзья. И как он будет всю ночь слушать их и расскажет им свои истории про печаль и радость.
И по правую сторону дороги он увидел домики деревни, крытые соломой. Он узнал домик Волка, Лисы и Зайца. А
Наступила ночь, и небо затянуло тучами. Моросил лёгкий холодный дождик. Молчаливый Койот мог рассмотреть во тьме только золотые абрикосы. Он не собирал их, а ел, ел и ел.
И не мог пресытиться их сладостью.
«Что такое? — думал он, пожирая абрикосы. — Я не могу остановиться. И мне нужно спешить к друзьям! Но, пожалуй, съем еще одну и хватит! — Но он не мог остановиться.
— Каго, слезай с дерева! — услышал он голос во тьме.
Он слез с дерева и увидел высокую тень в широкой шляпе с полями. В руках у тени было внушительное ружье.
— Ты кто такой?! — спросила его тень.
— Нинимуша, я — Молчаливый Койот, приехал в деревню У повидать своих друзей — Волка, Зайца и Лису…
— Врёшь ты всё! — грубо оборвала его тень. — Молчаливый Койот живёт очень далеко отсюда. И если бы он хотел приехать, то обязательно бы написал.
— Я не мог написать, — ответил Молчаливый Койот.
— Ты вор! — вскрикнула тень. — Ты вор и лжец! Крадёшь у нас абрикосы! Это охраняемые сады!
Тень направила на него ружьё и выстрелила.
Молчаливый Койот прыгнул на дерево и затаился на ветке. «Что за глупый индеец, — подумал он. — Надо его наказать за глупость».
Незаметно подкравшись, Молчаливый Койот перерезал горло тени. Тень упала замертво.
«Нужно набрать абрикосов друзьям и уходить отсюда. В этих краях очень злые сторожа!» — подумал Койот.
Он залез на дерево.
— А ну слезай оттуда! — услышал он голоса из тьмы. На этот раз тени было две. Они тоже носили шляпы с широкими полями и были вооружены.
— Какого чёрта ты тут лазишь, вор?! Тебя пристрелить тут?! — грубо прорычали тени и направили на него ружья.
Раздались выстрелы. И вспышки озарили абрикосовые сады. Но ловкий Молчаливый Койот запрыгнул на ветки и подобрался к охранникам сзади и перерезал им глотки. Две тени упали на землю замертво.
У одной тени слетела шляпа, и увидел Койот, что убил он Зайца. Друга своего из деревни У. Койот снял шляпу со второй тени, и это оказалась Лиса. Тогда Койот побежал трусцой к первой убитой тени и увидел, что этот нинимуша его дорогой Волк.
«Я убил всех своих друзей, — подумал Койот. — Что же я наделал».
Он всю ночь сидел и плакал, издавая ужасные вагонбмины. Теперь слащавый вкус абрикосов во рту опротивел ему, и он начал блевать абрикосами.
Утром Молчаливый Койот похоронил своих друзей в одной могиле. Он забыл,
«Много ошибок совершает человек в жизни. И ни одну из них нельзя простить, — думал Молчаливый Койот. — Как жаль, что я не умею писать письма».
От Выхино до Грибканала
Сергей Тихонов
Афиша. Фотография балерины. Огромная белая вспышка в растушеванной мгле:
Люди гибнут.
Искусство бессмертно.
Ниже написано то же самое, но по-английски:
Birds die.
Art doesn’t.
Соображаю, почему это вдруг «люди» в переводе на английский становятся «птицами». Очитался, конечно же. Лебеди, лебеди гибнут.
высокая желтая безоконная стена перед нами сидим на бетонной плите, зеленая трава, одуванчики щуплый, руки в капельках ожогов от газосварки, спортивная куртка больше на два размера
восемь зарубок на прикладе, восемь! а мне всего двадцать четыре
вот это страшно, когда ждешь, час, два, три, боишься стрелять, а потом вспоминаешь Макса
и тогда тебя берет ненависть, ты вскидываешь винтовку, прицеливаешься, ждешь, они появляются кроме стариков, детей и женщин, никогда не стрелял в них и ты
тыщ-щ-щ
тыщ-щ-щ-щ-щ
тыщ-щ-щ-щ-щ-щ
шепчут эти звукоподражательные угасающие тыщщ, крошки кириешек изо рта попадают мне на руку
Ожидаю барышню у подземного перехода. Мимо меня черепашит старичок, подбирает жестянки, давит их ногой, складывает в пакеты. Остановился, посмотрел на меня. Уж не знаю, как можно зацепиться за человека, если у него глаза под черными стеклами. Говорит, что жара. Да, соглашаюсь, жара. Это вам, молодым, говорит, переносить легко, а я потом истекаю. Мне уже, поди, семьдесят восемь. Живу тут недалеко, на Первой Владимирской. Двух жен уже похоронил, совсем один. Сыну пятьдесят девять, редко приезжает, что мне, со стенами говорить? Можно и со стенами, думаю, было бы желание.
— Я когда молодой был, думал, всю жизнь один проживу запросто.
Ставит около меня сумки.
— Как хорошо, что я тебя встретил, сынок. Хоть выговорюсь. Улыбаюсь ему. Ну, выговорись, что ж делать-то.
— Плохо жить, — произносит после некоторой паузы.
Киваю.
Молчание.
— Плохо, плохо жить, — повторяет.
Опять пауза. Плохо, кто же спорит.
— Очень плохо, — подытоживает старичок и уходит.
Мамаша пристраивает на ушах у маленькой дочки нелепую желтую картонную корону с буквенным ободком I love Pushkin. Спереди красная надпись «Да будет Пушкин!» и стилизованное солнышко с бакенбардами. Корона то и дело спадает на плечи, девочка невыразительно улыбается, словно по привычке.