Delirium?
Шрифт:
– А вот, обратите, пожалуйста, внимание – потрясающая модель! Совсем свеженькая. Карие глаза, тонкие щиколотки, лебединый изгиб шеи. Груди разворочены прямым попаданием, но этот незначительный, поверьте, дефект, хорошо скрасит нежно-розовый шелковый бюстгальтер, который мы предлагаем совершенно бесплатно, вместе с маникюрным набором. Обратите внимание на чисто, со знанием дела, выбритые ноги, заняться любовью с такой особью – истинное наслаждение.
Амеба дергает нити, заставляя трупы плясать, рывками выпячивать наиболее выгодные места, принимать
– Следующий лот.
И тележка уноситься за занавес, чтобы вернуться с горбатой старухой, из тела которой неприлично торчит банан.
Мохнатый силуэт, для которого разворачивается все это шоу, сдержанно хлопает. «Да, сие будет поинтереснее тамагочи», – думает Ник, ибо сказать он уже не в силах – речевой аппарат чудовищно изуродован. Распухший язык свисает меж потрескавшихся губ. Его охватывает сладострастный азарт, и он начинает копошиться под заляпанным кожаным фартуком.
Воспользовавшись тем, что зритель отвлекся, амеба проворно втягивает ложноножки, с чавканьем засасывая труп. Полумрак зала наполняют влажный хруст и стоны.
* * *
Синг работал устроителем парков у влиятельного советника, пока тот не взошел на аутодафе. Как и многих видных людей эпохи, лояльного советника погубило собственное богатство – источник неиссякаемой жадности теократии. Уютные беседки, горбатые мостики над утиными прудами, обвитые плющом колонны летних домиков, неожиданные полянки, пенные струи фонтанов, омывающие аллегорические скульптуры из зеленого нефрита – все осталось за захлопнувшимися вратами инквизиторской тюрьмы.
Это было вторжение. Почва – давно подготовлена, и насильственное подчинение вызвало лишь вздох облегчения да восторг в серых массах, а когда началась придирчивая чистка покоренного запаршивевшего стада, сопротивляться стало слишком поздно. И бесполезно.
Синг очнулся от скрипа ржавых цепей. По подземельям загулял сквозняк, в тесной каморке на противоположной стене закачался скелет, изводя вновь и вновь постоянным напоминанием о незавидной участи заключенного. Несчастный поднялся с отсыревшего сена, пропахшего крысиным пометом, и заходил из угла в угол – его бил озноб.
Но вот проскрежетало, открываясь, зарешеченное оконце – показалось свиное рыло надзирателя. Изучив от природы смуглый, но побледневший от ужаса и лишений, выпавших на его долю в последнее время, лик узника, он хохотнул и бросил на пол камеры свиток пергамента. Захлопнув створку, грузно потопал прочь. Стараясь опередить наглых крыс, Синг метнулся к свитку.
То было нацарапанное корявой рукой малограмотного писаря, высочайшее обвинение в ереси и терроризме, с настоятельной рекомендацией раскаяться не позднее третьего дня и свидетельствовать против совершенно незнакомых людей. В противном случае, Синга с нетерпением ожидал допрос с пристрастием. Иными словами – истязания до самооклеветания и лжесвидетельствования.
Синг в гневе
Из норы выбралась тощая серая крыса, сев на задние лапки, она, держа в передних пергамент, с аппетитом захрустела, от удовольствия прищурив непроницаемые бусинки глаз. С мрачным удовлетворением Синг отвернулся, погружаясь в отупляющую дремоту.
И ему приснилось место на Западе: Хапи (легкие), Имсети (печень), Дуамутеф (желудок) и Кебхсенуф (внутренности) стоят возле стола четырехугольного малахита, на котором покоится его выпотрошенный труп. С криком Синг проснулся; смерть и сон – по сути, одинаковые явления, разница лишь во времени, а раз так, то к черту сон! Синг диким зверем заметался по камере. Потомок фараонов наблюдал за ним насмешливыми провалами глазниц.
Когда пелена безумия спала, Синг обнаружил себя средь развороченной кладки и какого-то тряпья, с потолка свисала гнилая проводка, воткнутые прямо в трещины факелы нещадно чадили, а навстречу, привлеченный шумом, пыхтя и отдуваясь, с трудом протискивал жирную тушу по узкому проходу надзиратель, со связкой ключей в одной руке, и занесенной кривой саблей в другой.
Радостно засмеявшись, Синг перехватил запястье, крутанул, и клинок по рукоять вошел прямехонько в рыхлое брюхо, как в тесто. Хрюкнув, надзиратель испустил дух, закупорив коридор. Попутно вознесся хвалу трем главным богам, Синг взобрался тому на плечи, и, спрыгнув уже по ту сторону, устремился к свободе.
Помещение охраны: вонючая лежанка, кривой стол, сливная дыра в полу, на стенах – изречения на незнакомом языке вперемежку с порнографическими картинками, ржавый автомат и дырявое знамя цвета болотного мха. Томик лирических стихов, открытый цитатник. С жадностью накинувшись на оставленные объедки, Синг пробежал строчки глазами. «Истинные, глубокие и сильные чувства не нуждаются в словесном оформлении или наименовании. Не говори мне о любви, слишком премного обмана и фальши я видел. Лучше покажи мне свою любовь». А, ничего интересного.
Тяжело заворочались механизмы в утробе каземата, приводя в движение старый лазер. Тонкий оранжевый луч, шипя, рассек запоры, и бронированная плита рухнула, взметнув пыль и обнажая выход. Яркий солнечный луч проник в царство тьмы и плесени, и чахоточные пылинки затанцевали в нем, купаясь в теплых лучах. Но на этом чудеса не кончились. Прошелестев, из отверстия в стене на стол звучно шлепнулся сверток. «С наилучшими пожеланиями», – прочитал Синг, и зачарованно надорвал обертку. Под ней был револьвер.