Делирий
Шрифт:
Мордоворот вздрогнул, мелко-мелко перебрал ногами на месте, так что ожившая Юна прыснула.
— Помоги им! — приказал Роман гулко. — Живо отсюда!
Оглушённые парни с трудом поднялись на ноги, мотая головами, и приятель повёл их со двора, поддерживая под руки.
Редкие прохожие во дворе с любопытством посмотрели на получивших отпор бандитов, на Романа.
Юна бросилась к нему, схватила за локоть.
— Спасибо!
Варсонофий, прищурясь, окинул его изучающе-ироническим взглядом.
— Не знал, что ты такой мастер рукопашки.
Я тоже не знал, признался сам себе Роман.
— Прошу прощения.
— Благодарим, конечно, однако лучше бы ты не вмешивался. Они тебе впоследствии проходу не Дадут.
— Ничего, переживу. Тот, с битой, был кодир.
— Я понял, — перебил его Варсонофий. — Мы поехали, и ты подумай о переезде. Геннадий разве не учил тебя «щучьему повелеванию»?
— Чему?
— ФАГу.
— Учил.
— Вот и надо было тихонько либо совсем никак. Теперь-то уж что говорить. Пока.
Роман хотел возразить, что ФАГ в отношении парня с битой не сработал именно по
причине его закодированное™, но модератор избегал терминологии не зря, его домочадцы едва ли понимали, о чём идёт речь, и Роман промолчал.
Юна, садясь в машину, кинула на него взгляд, в котором лучилась такая отчаянная мольба — остаться, что он едва не махнул призывно рукой. Но стиснул зубы, сдержался, сунул руки в карманы и только проводил машину глазами.
В голове стоял туман сожаления, относящийся не к расставанию, а к его собственной оценке натуры: принимать правильные решения он не умел.
Снова пошёл мелкий дождь.
Роман вернулся домой, чувствуя себя одиноким. Он принял душ, полчаса медитировал, добрался до глубин памяти (перед глазами развернулись картины детства), но тоска не проходила (как говорил Геннадий Евгеньевич: тоска — это неясно сформулированная цель), и тогда он разозлился на себя так, что готов был немедленно позвонить Юне и сказать, что жить без неё не может. Остановила только мысль, что поспешно принятые решения никогда не бывают удачными. Если в её чувствах можно было не сомневаться, то в себе он вовсе не был так уверен.
Даниэла не сказала последнего слова. К тому же ей нужен был надёжный человек, а не комплексующий интеллигент, нуждающийся в непрерывной опеке и поддержке, каким, по сути, был Роман, несмотря на всю его внешнюю уравновешенность. Его устраивала эта жизнь, когда ни за что отвечать не приходилось, да и за ошибки с него никто ничего не спрашивал. Какая женщина это выдержит? Даниэла не выдержала. Да и Юна, скорее всего, терпеть не станет. Значит, пора самому выдёргивать себя за волосы из болота меланхолии?
Он невольно улыбнулся собственной наивности. Размышления о психической несостоятельности если и расстраивали, то не сильно. Гораздо труднее было реализовать эти размышления, добиться необходимой твёрдости духа. Потому что человек не то, что он думает, а то, что он делает.
Снова зазвонил мобильный.
Роман схватил трубку, жадно посмотрел на экранчик, видя перед собой тающее лицо Юны. Не сразу узнал абонента, подумал с досадой: он-то откуда знает новый номер? Потом вспомнил, что перед отъездом из Москвы сам дал его Болеславу.
— Привет, висв! — заговорил в трубке энергичный голос волейболиста. — Знаю, что тебя лучше не тревожить, но тут такое дело: Сёма локоть повредил, мы с «Зенитом» играли, надо бы подлечить. Что, если мы подъедем к тебе сегодня? Он ни во что не верит, но ято знаю, что ты можешь.
Роман открыл рот, собираясь ответить отказом, и с трудом удержался от резких слов.
— Я просил тебя.
— Да помню, — с досадой бросил Болеслав. — Ему операцию предлагают делать, заменить весь сустав, типа, а это значит, с волейболом можно распрощаться. Переживает мужик. А ты мог бы посмотреть. Нет так нет, какие разговоры.
— Хорошо, приезжайте, — сказал Роман после короткой паузы. — Только встретимся не дома, а где-нибудь ещё.
— Как скажешь, — обрадовался Болеслав. — Можем в сауне. Выбирай место, мы приедем — позвоним. Я Псков плохо знаю, но сориентируемся как-нибудь. Часам к двенадцати будем у тебя.
— Звоните.
Размышляя над напористостью приятеля, Роман приготовил кофе, уселся перед компьютером, и в этот момент словно лёгкое кисейное облачко закрыло на мгновение солнце.
Таким было первое впечатление. На улице шёл дождь, и солнца вообще нельзя было увидеть сквозь тучи. Просто психика услышала прикосновение ментального «пальца».
«Алтын?»
«Узнал, висв. К тебе можно?»
«Ты где?»
«В Пскове, получил задание побеседовать с тобой».
«От кого?»
Бывший разведчик предпочёл отмолчаться.
«Так я зайду?»
«Что за вопрос? Я живу на улице Некрасова.»
«Знаю».
Ментальный «палец» перестал щекотать шишковидную железу.
Роман бросился на кухню, поставил чайник, достал сухарики, банку чёрносмородинового варенья, сыр, хлеб.
Ылтыын Юря, прозванный Алтыном ещё бывшими коллегами, заявился аккуратно к столу, когда чай уже настаивался в заварном чайнике. В руке у него был красный полиэтиленовый пакет.
Эскимос был неузнаваем.
Во-первых, он изменил причёску — отрастил длинные волосы и отпустил усики.
Во-вторых, перестал носить скромную «джинсу», и в настоящий момент на нём красовался молодёжный «хайфай»: блестящие серебристые брюки, рубашка навыпуск из немнущейся ткани, украшенная бисером, золотистые летние мокасины, также украшенные бисером, чёрные очки на поллица и новейший лэптоп на запястье, заменяющий мобильный системник и компьютер. Если бы Роман встретил Ылтыына на улицах города, он бы его не узнал.