Дело № 36.4. Хрупкие кости

Шторм Милана

Они едут довольно долго, и Мэри пытается понять, куда. Каждый район, каждый квартал, каждый дом Рурка имеет свой собственный запах. И слепая рисующая надеется, что однажды сможет изучить город досконально, и ей не придется угадывать.

Нет, она будет точно знать.

Впрочем, она сразу понимает, куда Джек ее привозит. Опера. Здесь всегда пахнет по-особому. Лаком для дерева, пудрой и застиранными костюмами.

А еще закулисными интригами, вдохновением и фальшивыми слезами.

Сегодня, ко всему

прочему, здесь пахнет кровью. Мэри кажется, что запах ржавчины въелся в ее одежду, осел на волосах и стал неотъемлемой частью мира.

Или просто этого города.

— Останься здесь, — командует Джек.

Мэри выбирается из экипажа и терпеливо ждет, пока Джек возится с телами. Будь она зрячей, она могла бы ему помочь, а так ей приходится просто принюхиваться.

Она была права: среди противников Джека и Капитана действительно оказались Твари. Она слышит дух «мерцающего холода» и кого-то еще. Именно его запах въелся в Джека.

— С кем ты дрался? — тихо спрашивает Мэри, когда он, закончив, с трудом закрывает дверь, снова садится на место возницы и помогает ей расположиться рядом с собой.

— Ты о чем? — рассеянно спрашивает Джек, разбираясь с поводьями.

Она как будто действительно видит, как он недовольно скалится, распутывая их. А еще — она понимает, что за время драки запах не осел бы так равномерно.

Начинает кружиться голова. Этого не может быть! Не может. Она не могла быть настолько слепа столько времени! И Томас — тоже!

— Ты ведь дрался с Тварью, да? — снова спрашивает она, когда экипаж, наконец, трогается с места.

Город спит, и тишину нарушает только цоканье подков по мостовой.

— Да, — коротко отвечает Джек.

Он — сгусток тьмы. А ведь всех остальных Мэри видит без преград. Но ведь этого не может быть, правда?

— Что это была за Тварь?

Джек долго молчит, и Мэри пытается разглядеть в нем хоть что-нибудь. Нет. Он снова совершенно закрыт. Кажется, когда он явился к ней, он просто забыл…

Забыл закрыться.

Становится тяжело дышать.

— Брось, Мэри, — после долгого молчания говорит Джек. — Ты все уже сама поняла.

Дыхание становится прерывистым, воздуха не хватает, и Мэри хватает себя за горло, чтобы не закричать.

— Ты… ты — сфинкс, — хрипит она. — Вот почему на тебя не действует пение Ники. Вот почему ты чувствуешь таких, как мы!

Джек тихонько хмыкает.

— Вот видишь, ты и сама все знаешь.

— Но я не чувствовала в тебе Тварь. Никогда.

— Я долгое время не изменялся. Поэтому и пах, как человек, — Джек шмыгает носом и глубоко вздыхает. — А сегодня не сдержался. Не смог. Само собой получилось. Они изнасиловали ее, Мэри. И когда я это понял, то просто упал в истинную сущность.

— Что они сделали?.. — Мэри переплетает пальцы и кладет руки на колени. Снова становится холодно. И этот холод не имеет никакого отношения к снегопаду, спускающемуся им на плечи.

— Я этого боялся. С самого похищения знал, что без этого не обойдется. Но все равно надеялся.

Он — не человек. Он — Тварь. Он такой же, как она. Какой проснется Кира? Сможет ли жить с тем, что с ней сделали? А Капитан? Капитан ведь любит Киру. Каково ему? А Томас? Не станет ли шакал снова одержим убийством? Сможет ли он заслужить прощение кошки?

Мыслей было так много, что Мэри никак не могла понять, какую из них следует обдумать прямо сейчас.

Ее мир рушился. Привычные устои сходили на нет. И несмотря на то, что она узнала, несмотря на жуткое ощущение того, что Призрачные Тени больше никогда не смогут быть такими, как прежде, она с удивлением обнаруживает в своем сердце щемящую радость.

От того, что Джек — не человек. Потому что это значит, что теперь она может дать себе волю.

Теперь она может любить. Теперь в ее любви нет ничего странного.

Она сможет любить. Потом. Когда они сожгут тела подонков в печах Крематория. Потом. Когда они уберут следы заварушки в камерном зале Оперы.

Потом.

Это будет потом.

Капитан

По-хорошему, его должно было шатать от усталости, но Капитан чувствовал скорее апатию. Может, это было и хорошо: бессильный гнев сменился холодом, а внешняя невозмутимость — это то, что нужно при разговоре с начальством.

Постучав в кабинет Сэйва, Капитан поправил шейный платок, глубоко выдохнул и заглянул внутрь, надеясь определить, в каком расположении духа находится новый куратор Призрачных Теней.

Сэйв хмуро изучал какие-то бумаги. Судя по кругам под глазами, ночь он провел не хуже Теней, и Капитан внезапно вспомнил, что вчера новый куратор был представлен высшему обществу Рурка. Или позавчера? Последние сутки смазались в сознании, что было совершенно неудивительно.

— Фрост… — хрипло произнес лорд Сэйв. Потом откашлялся и продолжил: — Рад, что вы удостоили меня визитом.

Капитан молча склонил голову в знаке приветствия. Он очень плохо знал нового куратора, и пока все реакции и слова были для него загадкой.

— У меня есть новости, — осторожно сказал он.

— Правда? — Сэйв поднял брови. — А я уж подумал, что вы решили, что на непосредственные обязанности можно наплевать…

Капитан нахмурился и встал навытяжку.

— Можно узнать, о чем вы, лорд Сэйв?

Тот прищурился, а потом повел плечами оттянув ворот рубашки, будто ему было трудно дышать.

Похмелье, не иначе. Капитан опустил глаза, пытаясь скрыть разочарование. В глубине души он надеялся, что приезжий лорд не окажется «протухшими сливками».