Дело Фершо
Шрифт:
Ему была достаточно хорошо известна манера Жефа и его приятелей выражать свои мысли, чтобы должным образом оценить смысл каждого слова. Речь шла не об искренности во время разговора. То же слово Жеф употреблял и в другом значении. Он мог бы, например, сказать, что Мишель не отличается прямотой характера, что ему нельзя доверять и что он способен, вопреки чужим и своим собственным интересам, идти извилистым путем.
— Почему это я неискренен?
— Разве сам не знаешь?
— Потому что бросил старика?
Неужели Жеф, непременный участник всех грязных махинаций в Колоне, станет упрекать его за отсутствие благодарности к патрону, которого сам называл старым кайманом? Или за отсутствии сердечности?
— Я говорю, что ты неискренен, потому что ты неискренен. Скажем, сейчас ты сам не знаешь, на какой ноге танцевать. Ты пришел к нам, потому что не к кому было идти. Но ты неискренен с нами. Наступит день, когда ты станешь говорить о нас те же гадости, какие говоришь о своем патроне.
— Я не говорю гадостей.
— Но ты же оставил его подыхать одного.
— У него достаточно сил, чтобы справиться и без моей помощи.
На мгновение его пронзила неожиданная мысль. Ему показалось, что хитрый великан сам вызвал его на объяснение, и теперь, затеяв разговор о Фершо, вел игру в нужном направлении Всю жизнь он попадал в подобные ситуации. Интуиция его не обманывала, но он отказывался прислушаться к ней, увлекаемый собственным темпераментом, а может быть, но молодости лет — Если бы вы его знали..
— Обрати внимание, я ни о чем тебя не спрашиваю.
Жеф презирал его — Мишель был совершенно уверен.
И именно это больше всего мучило его Подобно Фершо, тот обнаружил у него неприятные черты характера. Но Фершо не демонстрировал свое презрение, а лишь становился печален.
Теперь Мишель еще лучше понял, что общего было между этими двумя людьми: оба отличались прозорливостью, холодной прозорливостью, и видели его нутро, обнаруживая вещи, которые Мишель хотел бы скрыть. И тем самым походили на его мать, которая не давала спуску, уличив сына в неблаговидных поступках.
Красный от стыда, он непременно хотел оправдаться, любой ценой завоевать уважение бывшего каторжника.
— Я уверен, вы способны хранить тайну…
— Ты так думаешь? — насмешливо спросил тот, размещая разноцветные флажки в фужерах для шампанского на полках.
— Знаете ли вы, кто такой этот, как вы его называете, старый кайман? Это Дьедонне Фершо.
На какое-то мгновение рука Жефа замерла, но ненадолго. Освободившись от трех американских флажков, он обернулся:
— Великий Фершо?
Его слова пришлись не по душе Мишелю. Величие Фершо как бы подчеркивало его собственную незначительность. Неужто его станут попрекать тем, что он дурно обошелся с таким человеком?
Жеф задумался. Мысли его витали далеко. Он словно позабыл о своем собеседнике. С его вялых губ слетело привычное для него слово:
— Вот дерьмо!
Но адресовано оно было не Мишелю, ни тем более Фершо. Даже напротив. Оно имело отношение к жизни, к судьбе.
Жеф был действительно потрясен открытием. Он машинально налил себе спиртного и залпом проглотил его, вытерев губы грязной тряпкой.
— Как же получилось, что ты с ним?
Как удалось Мишелю связать свою судьбу с великим Фершо? Вот что его интересовало.
— Я в последнее время был его секретарем во Франции. Не знаю, следили ли вы за делом?
— По газетам.
— Он ни за что не хотел уступать. Брат посоветовал ему уехать в Латинскую Америку, куда заранее перевел деньги.
Говоря так, Мишель пытался защитить себя.
— Я думаю, его гордыня…
— Ты о чем?
— Я думаю, его гордыня оказалась сильнее. Но разразилась катастрофа. Было возбуждено уголовное дело.
Брат покончил с собой. И вот однажды ночью в Дюнкерке…
— Он увез тебя с собой?
Жеф смотрел ему прямо в глаза с каким-то непонятным выражением. Похоже, в его взгляде был гнев.
— Он спросил, хочу ли я ехать с ним. Он был одинок и несчастен…
— Шутишь!
— Уверяю вас. Конечно, может показаться, что такой человек, как он… Но я знаю его, наверное, я один знаю его. Мне неизвестно, как он вел себя в Африке. Крах состарил его. Он почти умолял меня…
— Вот дерьмо! — повторил Жеф.
Ну и дерьмо же эта судьба, если она толкает такого человека, как Фершо, заискивать перед Мишелем, чтобы тот остался с ним! Жеф не стал щадить его. Он словно решил выпотрошить его до конца.
— У него еще были деньги?
Это означало, что его хотят обвинить в том, будто он последовал за патроном из корысти. Так ли все было на самом деле? Не совсем. Но ему все равно никто не поверит.
— У него осталось около пяти миллионов да бриллианты, мешочек с неограненными бриллиантами. Их украли во время переезда. Мы сели на испанское грузовое судно, направлявшееся в Карибское море. Капитан явно рылся в наших вещах. Уверен, что он…
— Во всяком случае, не ты. Дальше?
— Мы месяц прятались в Тенерифе, затем на греческом судне добрались до Рио-де-Жанейро. Как раз в тот момент начался процесс. Но судили его не за финансовые дела — таких обвинений ему не предъявляли вообще.
В суде присяжных слушалось дело об убийстве трех негров. Вы в курсе?
Жеф лишь пожал плечами. Конечно, он был в курсе!
Мог ли кто лучше него понять эту историю?
— Постепенно шумиха стихла. Враги братьев Фершо, возбудившие дело, или те, кто подталкивал колесо, добились того, чего хотели. Компании были переданы под опеку управляющего. В настоящий момент они вполне процветают. Суд присяжных, однако, не признал его права на защиту, но согласился признать смягчающие обстоятельства. Таким образом, Дьедонне Фершо приговорили заочно лишь к пяти годам каторжных работ.