Дело Габриэля Тироша

Шалев Ицхак

«Гешторбен!» («Умерли»).

«Все?» – спросил я, остолбенев.

Оказалось, что жива лишь Лея Розенблит. Я нашел ее, совсем старуху, в конце двора, в маленькой коморке, которая раньше служила складом. Узнал ее с трудом. Она долго всматривалась в меня, но так и не узнала и не поняла, что я ей говорю. Погладил ее сморщенную руку и постарался ей улыбнуться.

С балкона квартиры Габриэля два ешиботника в ермолках смотрели на меня с любопытством. Я поспешил оттуда убраться.

И снова взирали на меня глаза времени, когда начали

строить на крыше гимназии второй этаж.

2

В первые годы после исчезновения Габриэля, иногда звонил мне доктор Хайнрих.

«Есть ли какая-то весточка от Габи?»

«Нет».

«Господи, Боже мой!» – тяжело ронял он.

Через несколько лет звонки от него прекратились. И вот я провожаю его на кладбище. Выступали на его могиле врачи, собралась масса народа.

«Он был мастерским хирургом», – сказал один из них.

Я знал это.

Еще раз услышал я его имя, когда начал работать секретарем в офисе медицинского учреждения в Иерусалиме. Привезли однажды больного в тяжелейшем состоянии, и кто-то сказал:

«Только доктор Хайнрих мог бы его спасти».

«Да», – подтвердил я.

В этот миг я почувствовал запах хлороформа, смешанного с запахом водорослей, который пришел памятью из квартиры Габриэля.

Запах же одеколона после бритья ударял мне в нос вспышкой памяти, околдовывающей на миг и тут же исчезающей. И не только запах втягивал меня в некие миражи прошлого. Иногда это был обман зрения. Я шел по улице и видел Габриэля, идущего передо мной в нескольких шагах. Он выглядел худым. Шаги его были широки, как тогда, первый раз, на Монфоре. Я ускорял шаг, огибал его, чтобы вновь разочароваться. Это был другой человек. Однажды один из них даже обратился ко мне:

«Да, господин?»

«Извините, я принял вас за другого».

Это явное сумасшествие связано было и с другим поиском. Время от времени я обнаруживал себя стоящим у остановки автобуса «Эгед» и следящим за потоком людей, выходящих из междугородних автобусов. То же происходило порой с вокзалом, где я следил за пассажирами. Я помнил, как Габриэль любил ездить на поезде. И вот, я все надеялся, что он объявится среди выходящих из вагонов людей. Однажды, зимней ночью, которой нет в календаре, в час, которому нет имени, я стоял на перроне с ясным чувством, что этот раз меня не разочарует. Лил проливной дождь.

Фары приближающегося паровоза освещали рельсы, словно бы превращая их в две жилы, истекающие кровью. Но Габриэль не прибыл.

Это безумие бесцельного поиска развило во мне странную привычку обходить ряды кресел в театрах и кинозалах, и вглядываться в зрителей. Иногда я приветствовал знакомых и друзей, но тот, которого я хотел увидеть – не подал ни разу мне знак ни единым намеком, ни движением головы в мою сторону.

Еще помнится мне беседа со стариком, который был командующим «Хаганы» в Иерусалиме в 1939.

«Габриэль Тирош? Конечно же, я его помню Талантливый,

мужественный командир…»

«Да, да, – торопливо подтвердил я, ожидая чего-то неожиданного, – может, вам известно, где он сейчас находится?»

«Нет. Известно мне лишь, что он ушел из «Хаганы». Но позднее… вы должны лучше меня знать, где он».

Старик подмигнул мне и рассмеялся раскованным смехом человека, который отдалился от тех бурных событий на расстояние, позволяющее ему глядеть в прошлое с безмятежным спокойствием. Именно потому, что мы в прошлом принадлежали к разным лагерям, мы нашли теперь вкус правды в той откровенности, с которой отнеслись друг другу.

«Да, – сказал я, – он был с теми, кто отвергал сдерживание».

На миг, показалось мне, лоб его омрачился.

«Подождал бы он год-два, нашел бы в нас единомышленников. Он что, не мог стать человеком Ицхака Садэ? Или Вингейта?»

«Нет, – решительно сказал я, – он был против любых совместных действий с британцами».

«А, да, я помню. Ну, и что он делал позже?»

«Многого сделать не успел».

«Почему?»

«Он исчез… В один из дней исчез с поля зрения».

«Интересно!» – сказал он и погрузился в воспоминания. – Помню что-то вроде этого. К нам по этому поводу обратился ныне покойный доктор Розенблюм».

«И вы ничего не узнали?»

«Нет. Некоторое время мы были удивлены случившемуся, особенно, когда погибла девушка из вашей гимназии в Санхедрии. Но так ничего и не обнаружили. Жаль, был молод и талантлив. Первоклассный инструктор по оружию».

Он был у вас инструктором?»

«Да. Некоторое время был даже ответственным за оружейный склад в Иерусалиме. Он был удивительным специалистом по созданию тайников для хранения оружия. В таких местах, что никто и представить не мог бы себе».

«Не рассказывайте мне, где. Не забывайте, я ведь человек ЛЕХИ».

«Ладно, ладно, – улыбнулся он мне, – кому это сейчас помешает, если я расскажу вам, что он соорудил весьма серьезный тайник в квартирах стариков, хозяев дома, в котором он снимал комнату, в квартале Бейт-Исраэль?»

«И они это знали?» – спросил я в изумлении.

«Конечно. При полном их согласии! Так он умел влиять на людей, что они были готовы спрятать у себя пистолеты и гранаты среди талесов и мешочков с филактериями… Ха-ха-ха. Где вы сегодня найдете таких стариков в Бейт-Исраэль?»

И еще я провел небольшое расследование в другом месте.

В одной из бесед с доктором Хайнрихом, он мне напомнил, что Габриэль находился некоторое время после приезда в страну, в кибуце Д.

Я написал короткое письмо в секретариат кибуца.

Ответ был еще короче. Видно, секретарь недавно вернулся с воинской службы, где, вероятнее всего, работал адъютантом, ибо письмо его было построено по сухому стандарту: «такому-то… от такого-то… тема».

Тема: Габриэль Тирош. Пишущая машинка отстучала линию. И ниже: