Дело генерала Раевского
Шрифт:
— Вы считаете, что Кутузов играл с Наполеоном, как кошка с мышкой? 1— усмехнулся я.
— Именно так, — кивнул Евгений Петрович, — он со всеми вообще играл, как кошка с мышками. В его гениальности Кутузова понимал только Раевский, почему так однозначно и поддержал старика в Филях, а потом согласился увести корпус из уже отбитого Малоярославца, согласился выпустить Нея под Красным, взяв в плен только шесть тысяч французов, причём пять из них сами пришли сдаваться Раевскому. Вы слышали, надеюсь, об этом эпизоде?
— Слышал, — кивнул я.
— Кутузов, безусловно, понимал, что самая талантливая фигура среди русских генералов — Раевский, и всеми силами готовил его в большие люди. Он понимал, что в условиях тогдашней русской серости его необходимо поддерживать, чтобы, как говорится, от зависти не схарчили. Свои же. Это у нас на каждом шагу. Причём это схарчевание шло и со стороны циничных петербуржцев, и со стороны завистливых и уже гниющих в опале москвичей. Москвичей петербуржцы сознательно сгнаивали. Вот почему Москву необходимо было сжечь. Она состояла из таких болтунов, как Ростопчин, который только и был способен со своей дурью и с бешеной энергией на то, чтобы его с умом использовать.
Мы ехали теперь очень медленно. Евгению Петровичу явно хотелось выговориться.
— А почему бы вам не выступить за нашим столом? — спросил я.
— Этого делать нельзя, — сказал он спокойно.
— Почему?
— Потому что одним здесь это слушать вредно, а другие не поймут или поймут вкось и вкривь. Так вот. Вернёмся к нашим баранам. Напомню вам, что Кутузов и Раевский сошлись достаточно близко в Молдавии, куда молодой полководец прибыл из шведской эпопеи, в которой блестяще проявил себя у Барклая. Вместе с Раевским Кутузов завершил дела с турками, что было очень кстати перед нашествием французов. Кутузов тут ясно понял, что над Россией поднимается звезда первой величины военного искусства.
— Вы думаете так? — удивился при словах этих я.
— Вот эту звезду и засунул под пресс, — подчеркнул Евгений Петрович, — Александр Первый. Он был врагом всех талантливых людей. Он гонял по ссылкам Пушкина. Я считаю, что он же убрал Кутузова. Смерть Кутузова весьма таинственное явление. Царь же учинил для всех талантливых русских военачальников котёл, перемешав их с авантюристами типа Пестеля и Каховского. Он следил издали за разложением, готовя разгром всех сразу, что потом и сделал руками брата Николая. Но не об этом речь. Кутузов сказал просто так, что завтра утром будет продолжаться сражение. Он видел, что армия потрёпана очень сильно, хотел через день-два её отвести за Можайск, а царю сообщил об одержанной якобы виктории, не лукавя сам перед собой. Дело в том, что армия разгромлена не была, а он, сохранив армию, становился фактически главной фигурой в России. Ему нужно было заманить Наполеона в Москву, сохранив армию. Он поистине испугался, когда ему сообщили, что Наполеон отступил с захваченных русских позиций. И чтобы растерявшийся император не распустил нюни, уже через час он сам отдаёт приказ к отступлению. С последовательностью действительно железной он продолжает выполнять свой план, в который, судя по всему, были посвящены ещё два человека — Раевский и Дохтуров. С ними он и советовался сразу после сражения в отдельной комнате. Один на один. Кстати, Дохтуров и не дал Наполеону, получившему Семёновские флеши, перейти Семёновский ручей, тем самым прижать русскую армию к Москве-реке и заставить её переправляться на левый берег, бросив артиллерию и всё снаряжение. Армию Дохтуров, заменивший Багратиона, спас. А именно армия и нужна была Кутузову, здесь он не лгал. Вы представляете: московского, насквозь провинциального, неспособного к серьёзной государственной деятельности дворянина — нет, петербургское же дворянство — разбежалось. Наиболее продажные из них пошли служить Бонапарту, тот подтвердил их привилегии, титулы, но все коммуникации французов перерезаны и парализованы русским бездорожьем. И Наполеон в ловушке. А на смену проигравшей войну и дискредитированной верхушке дворянства петербургского приходят такие люди, как Раевский. Здоровые силы народа наполняют Москву, она — сердце истинное России — вновь становится столицей. И уже обновлённая Россия, без всяких декабристов, тоже хлыщей, болтунов и клятвопреступников, империя начинает развиваться семимильными шагами...
— Так, может быть, именно эту коварную ловушку Наполеон и почувствовал? — предположил я.
— Вряд ли, — покачал головой Евгений Петрович, — сработало его никем всерьёз не воспринимавшееся мальчишество. Никто почему-то не хочет видеть, что Бонапарт смело и блистательно действовал против слабых противников. Достойных оппонентов ему на поле боя не было, это он всегда чутко улавливал. С бездарными пруссаками и австрийцами он был куда как смел. Но не такие уж великие народы, как испанцы и египтяне, азиаты чуть проявили упорство — и великий корсиканец спасовал. А с такими серьёзными противниками, как Фуше, Талейран, он вообще ничего не смог сделать. Пётр Великий или Николай Первый, я уже не говорю про Екатерину Вторую, разделались бы с ними в два счета. Кутузов же прекрасно понимал мальчишескую сущность Наполеона. Первым это заметил ещё великий Суворов. Помните его высказывание на этот счёт перед походом в Италию? Если бы не австрийцы, Суворов ещё тогда укротил бы самовлюблённого юношу. Причём, прошу вас заметить, петербургское общество того времени было таково, что стоило лишь Наполеону направиться в сторону Петербурга, все они разбежались бы. Никакого партизанского движения там быть не могло.
— Ну и что бы это значило? — поинтересовался я. — Они могли бы просто заключить с Наполеоном мир на самых позорных условиях. Ведь Кутузова с его дипломатическими талантами среди петербуржцев не было бы.
— И не надо. Этого и не нужно было, — иронично заметил Евгений Петрович. — Кутузов стоял бы в тылу французского императора и держал бы его за горло. А петербургское высшее да и среднее чиновничество, которое развалило Россию к двадцатому веку, уже тогда показало бы себя, говоря сегодняшними словами, саморазоблачилось бы. Всё было бы в руках гениального Михаила Илларионовича: и Петербург, и Наполеон, и Париж.
— Ну и что же всему виной? — предложил я собеседнику самому подытожить своё выступление.
— Виной всему была бездарность, если хотите, трусость Наполеона. Как это ни странно, такая глубокая комбинация была рассчитана на талантливого соперника, не на гениального. Гениальный просто не втянулся бы в эту комбинацию, проще говоря, не задумал бы такой бессмысленный поход. На поход в Россию из Парижа, да ещё в те времена, мог решиться только талантливый дурак или мальчишка. Такой мальчишка перед гением, умудрённым до чемпионской шахматной прозорливости, был беспомощен.
— Вы так думаете? — спросил я.
— Кутузову спутал карты даже не Наполеон, — вздохнул Евгений Петрович, въезжая в вечерние огни домишек Вереи, — Кутузову спутал карты в какой-то степени непобедимый русский солдат, именно своей непобедимостью. А главное, что прервало эту комбинацию, — это несвоевременная и таинственная смерть Кутузова. Мне думается, что его убрал Александр. Не так уж он был дряхл, этот железный старик, перемоловший два смертельных ранения в голову, оба навылет. И ещё третье, тоже не из лёгких. Дряхлость его преднамеренно утрировалась, да и сам он по хитрости своей подыгрывал. Но один этот уцелевший глаз его, ушедший от двух пуль, даже трёх, был зорче тысячи других...
— Значит, вы хотите сказать, что генерал Раевский состоял с фельдмаршалом Кутузовым в антигосударственном заговоре? — подвёл я итог. — Заговоре более страшном, чем заговор декабристов?
— Отнюдь, — возразил Евгений Петрович, — тем более что заговора декабристов просто не было. Это был вынужденный военный мятеж. Поэтому-то Раевский так резко и осудил этих необычайно близоруких людей. Но я допускаю, что, будучи действительно одним из умнейших и талантливейших и порядочнейших людей России, Николай Николаевич Раевский-старший разделял взгляды и тактику Кутузова. О многом догадывался. Иначе он не поддержал бы фельдмаршала в Филях. Ведь объективных поводов сдавать Москву действительно не было.
Евгений Петрович аккуратно притормозил, и машина остановилась. Я глянул в окно и удивлённо обнаружил, что машина стоит напротив знакомого мне дома. В окнах было темно. Косуля стояла посреди двора и с удивлением смотрела на новенькую «Волгу».
— Откуда знаете, что мне сюда необходимо? — с удивлением спросил я.
— Мы всё знаем, — улыбнулся Евгений Петрович и добавил: — Не знаю. Мне почему-то кажется, что именно сюда вы едете. Рад был быть вам полезным. До следующего нашего застолья.