Дело государственной важности
Шрифт:
– Я же попросил – спокойно, – напомнил Кряжин и поднял с пола кроватную накидку. – Зина, повар из кухни приготовил этой ночью креветки под чесночным соусом. Куда вы доставили блюдо?
– Креветок? – вращая дикими глазами, она куталась в накидку, словно ее пробирал холод. – Господи, дура я. Я не туда унесла? Простите, ради бога… Передайте Анатолию Сергеевичу, что больше этого не повторится.
«Анатолию Сергеевичу?.. Это Дутову, что ли?!»
– Зина, я не из службы безопасности вашей гостиницы. Я из Генеральной прокуратуры. – Увидев в глазах девушки
– В триста восьмой номер… – с трепетом в голосе пролепетала горничная. Ее вера во всемогущество Дутова стала еще сильнее.
– Кто там находился, когда вы принесли блюдо?
Мысли девушки читались с ее лица, как с листа бумаги. Поверить в то, что перед нею следователь прокуратуры, она не может. Сейчас она думает о том, что за ней следила СБ «Потсдама». Ей сделали заказ, она его исполнила, да не по тому адресу. Дутов за такие промахи карает жестоко, он чтит авторитет гостиницы. И сейчас он послал своего головореза, дабы окончательно разобраться с делами.
Это было все, что читалось на лице горничной, замотанной в кроватную накидку.
Быть может, она обязательно бы соврала. Перед прокуратурой за подобные мелочи отчитываться необязательно. Однако с Дутовым шутить не стоит, до сих пор никто так и не нашел Лизу, исчезнувшую из гостиницы сразу после того, как у одного банкира пропал из номера кейс с деловыми бумагами… И она заговорила.
В том номере, помимо одного славянина, находились еще двое кавказцев. Славянин молчал, молчал и один кавказец, а второй догнал ее в прихожей, положил руку чуть ниже талии и предложил сто долларов за ночь. Взгляд его был мутен, но алкоголем не пахло. Пахло потом, причем так сильно, словно он не мылся несколько недель.
«Приготовь козлам из триста восьмого креветок», – вспомнил Кряжин показания одного из поваров о Майе. Она назвала их козлами потому, что предложили ей то же, что и Зине, и пахло от них так же.
Зина, понятно, отказалась и быстро вышла из триста восьмого номера. Более она в этот номер не входила и вряд ли вошла бы, даже если бы ей предложили большие чаевые. Зина очень не любит две вещи: кавказцев и скисший запах пота. А два в одном просто ненавидит.
– Тебе к-конец, – пообещал Тарзан. К тому моменту, когда Зина разговорилась, он окончательно пришел в себя. Теперь его вид был еще менее впечатляющ. Носки вяло свисали со ступней сорок второго размера.
– Как выглядели славянин и те кавказцы?
Светловолосый молчун одет был в тонкий кремовый свитер и светлые брюки цвета кофе с молоком. На ногах были туфли такого же цвета. Да, она чуть не забыла. У славянина, когда он зевнул, обернувшись на вход горничной, во рту блеснул металлический зуб желтого цвета. «Кажется, какой-то из коренных».
Больше она ничего рассмотреть не смогла, потому что дело горничных – убирать номера и исполнять заказы, а не запоминать черты клиентов для последующего рисования их словесных портретов.
– Сядьте на место, – попросил Кряжин Колю, который ходил по комнате в поисках одежды, но у советника появилось подозрение, что он ищет не ее, а тяжелый предмет.
Кавказцы были одеты как самые настоящие кавказцы: широкие брюки типа «слаксов», черные рубашки и черные кожаные куртки, которые они не снимали даже в номере. Аккуратно, как всегда, стриженные, юмор, как обычно, на уровне вагоновожатого, и руки, прилипающие обычно к известным частям тела горничных. Естественно, речь идет не обо всех кавказцах, а лишь об отмороженных. Настоящие мужчины себе такого не позволяют. Особенно кавказцы.
– Зина, при попытке выяснить, кто из горничных работал на третьем этаже и должен был в тот день доставлять заказы, я услышал уже три имени: Таня, Зина, Майя. У вас что, сезонный переполох? Три горничных ночью на этаж – не много ли?
Зина замялась. Ей очень не хотелось говорить то, что потом вызовет к ней антипатию у коллектива.
– Видите ли… Вообще, работать должна была я. Я и работала. Когда же в гостинице бум и вероятен большой доход, некоторые горничные остаются, чтобы подзаработать. И в ночь остались Майя и Таня. Кажется, была еще одна, но я не помню точно, кто.
Оказывается, чем пьянее гости и чем их больше, тем выше заработок обслуги. За бурную ночь переполненного этажа можно заработать до нескольких тысяч.
– Значит, – насел Кряжин, – ни Майя, ни Таня никого не подменяли и работали по собственной инициативе?
Да, ответила она. Администрация это знает, но кто из руководителей будет противиться тому, что заказы исполняются точно в срок? У кого убыток – так это у горничной, дежурившей в эту ночь. Это, как правило, новенькая, которая не может воспротивиться давлению горничных-старожилок.
Окончательно убедившись, что Зина сказала все и теперь для большего правдоподобия и демонстрации готовности к сотрудничеству она начинает рассказ по второму кругу, Кряжин поднял со стола папку и попрощался. Посоветовал Коле его не провожать и запереть дверь.
Дома на Большом Факельном его ждала прохлада, мусорное ведро, которое он самому себе пообещал вынести еще два дня назад, не вымытая со среды посуда и необходимость завтра рано вставать, чтобы ехать на Дмитровку. Там у Кряжина есть чай. Есть кофе. Чайник и легкий ужин в маленьком холодильнике. Есть маленький телевизор и сменная одежда.
Все маленькое, но, если сложить вместе, получится общая картина маленького благополучия и достатка в жизни. Там был и душ, и был он для одного следователя чудовищно велик. В нем работники с Большой Дмитровки омывают бренные тела после занятий спортом в тренажерном зале. Включив в одиночестве воду, можно слушать эхо бьющей в пол воды, думать и отсеивать догадки от истины.
– Опять на работу, начальник? – поинтересовался водитель. – Жениться бы тебе, Иван. Жалко смотреть…
– А кто тогда будет расследовать дела высокой сложности и особой важности? Словом, пока вы меня со Смагиным не женили, поеду ночевать в прокуратуру. Но сейчас – в «Потсдам».