Дело государственной важности
Шрифт:
Он отвез девушку на вокзал, посадил на поезд, и Дмитрич вернул его в прокуратуру. И советник снова лег на стулья, чтобы утром быть самым свежим из присутствующих на совещании у Смагина.
Засыпая, он, наверное, в сотый раз за свою карьеру думал: «За что же тебя все-таки зарезали?» Чем выше социальный статус жертвы, чем выше сложность расследования. Когда на сцену начинают выползать государственные интересы, важным для следователя становится вопрос не «кто?», а «за что?».
Глава пятая
– Когда вернутся Тоцкий с Сидельниковым? – спросил Смагин.
После совещания он оставил советника у себя, чтобы прояснить ситуацию вокруг начавшейся телевизионной и газетной шумихи по поводу убийства губернатора. Несмотря на то, что с момента смерти Резуна прошли всего сутки, эфир захлебывался
Лишнее подтверждение тому советник получил всего несколько месяцев назад, на собственном примере. Не на личном, конечно, случай происходил не с ним, но сидел Кряжин от этого случая так близко, что было бы верным сказать, что он в нем участвовал.
Дело прошлое, но отдыхал этим летом Кряжин на юге нашей страны. Точнее, не отдыхал, а работал. Находился в служебной командировке по выяснению причин внезапного обогащения одной вдовы сразу после смерти ее мужа, московского чиновника. Утром советник выяснял обстоятельства, а вечером, в часы досуга или отсутствия на месте интересующих его лиц, нежился под лучами солнца на берегу Дона. Возвращаясь однажды с пляжа, он увидел множество машин у Дома журналистов и множество лиц с пристальными взглядами. Безошибочно определив в них не лица кавказской национальности, коих, следует заметить, на берегах Дона до неприличия много, а столичных телохранителей, следователь пошел по следу и вскоре выяснил, что это не что иное, как пресс-конференция одной звезды российской поп-музыки. Решив не упускать случая лицезреть звезду, Кряжин прошел в зал и разместился между редактором «Коммивояжера» и журналистом восьмого канала телевидения. Всю дорогу до столика, уставленного микрофонами, ему задавали вопросы: «Где ваша аккредитация?» и «Есть ли у вас оружие?». Смысл последнего вопроса до Кряжина дошел позже, когда все закончилось.
Звезду (это был мужик) спрашивали, он отвечал, что он великий. Его спрашивали, он отвечал. Где-то спустя четверть часа после начала конференции звезда совершил чудовищную ошибку. Он начал рассказывать о своих новых проектах. И тут произошло то, что подсказало Кряжину мысль о том, как правильно бороться с журналистами. В данном конкретном случае – с журналистками.
Жила в одном городе, неподалеку от малой родины бывшей горничной Майи, в том городе, где тогда присутствовал на пресс-конференции Кряжин, никому не известная журналистка. И, конечно, она в зале. Через три стула от советника. И вот, сразу после описания звездой своих новых грандиозных проектов, она возьми и спроси. Скромно так, с трепетом: «А почему у вас так много в творчестве ремейков? Быть может, авторы хорошие так состарились, что воспроизводством хитов не в состоянии заниматься? Или какая другая причина вам, звезде, раскрыться полностью мешает?» С подкавыкой так спросила. Будь звезда с царем в голове, он обязательно ответил бы: «Вы знаете, это почти так. Ринго – стар. От «Битлз» вообще пол-Маккартни осталось. Толковых авторов ныне не сыскать. А Рикки Мартин и Робби Уильямс не в состоянии качественно преподнести тот материал, что я им предоставил несколько лет назад. Приходится показывать, как это должно выглядеть на самом деле. Так что, девочка, вам бы у них спросить, зачем им столько ремейков». И все! Но царя в голове у звезды не оказалось, вполне возможно, что вышел он оттуда по нужде великой, да по случаю запора так и не возвращался. Звезда возмутился: «Сиськи не те». В смысле, не у Рикки Мартина, а у журналистки. Кофта, опять же, не та. По подворотням вчера, заметил, шарилась. И сразу после этого у журналистского сообщества возник ряд резонных вопросов. Например – что в той подворотне делал сам звезда? Ну и так далее. Глупо поступил мегазвезда. Теперь получается, что он ночью, переборщив со «шмалью», выбрался из гостиницы, забурился в какие-то подворотни, щупал чьи-то сиськи, причем такие, что понравиться не могут априори, а наутро, еще не отойдя от приключений и находясь в депресняке, выдал то, чем живы воспоминания. Причем выдал в такой форме, что сомнений быть не может – депресняк тот был жесточайшим.
Вот так же и с господином Занкиевым. Выйди он к журналистам и скажи: «Добро пожаловать в гостиницу «Потсдам»!» – половина из присутствующих тут же смотала бы шнуры и уехала туда, куда сегодня не пускают. Но господин Занкиев посредством господина Дутова организовал вокруг своего отеля «линию Маннергейма» и впускать на территорию своей частной собственности никого не захотел. Люди Дутова выставляли перед объективами широкие ладони, захлопывали перед носом репортеров двери – словом, делали все, чтобы журналистов и остальной пишущей братии стало еще больше. Одному оператору центрального канала телевидения охранники Занкиева сломали камеру, причем о плечо, на котором она стояла, причем сломали заодно и плечо, второму выбили зуб его же микрофоном, и все десять пострадавших выразили немедленную готовность заявить в суд о нарушении своих журналистских прав.
Не беспокоить начальника следственного управления Генеральной прокуратуры Смагина это не могло. Чем сильнее шум за окнами, тем ближе тот час, когда митингующие перестанут кричать про нарушение закона о средствах массовой информации и закричат о бездействии правоохранительных органов и прокуратуры…
– Вернуться они должны сегодня, – ответил, стряхивая пепел в пустой черепаший панцирь, Кряжин.
– Сегодня? – удивился Смагин. – И что они, спрашивается, наработают за сутки? Пять часов лету туда, пять обратно, и там двадцать.
– Этого вполне достаточно, – отрезал советник. – Я их посылал не для проведения следственных действий, а для сбора приватной информации о служебной и внеслужебной деятельности Резуна. Двадцать часов для этого чересчур много. Думаю, еще и порыбачить успеют.
– А что, там рыба есть? – машинально, разглядывая страницы кряжинского дела, спросил Егор Викторович.
– На побережье Карского моря? – усмехнулся Кряжин. – Знаете, иногда заходит. Семга норвежская, сельдь, тунец.
Смагин отмахнулся, сетуя на свою задумчивость, и ткнул пальцем в свежий протокол:
– Зачем ей это надо, Иван?
– Вы о Майе? Боится девчонка. Думаю, хочет, чтобы прокуратура знала, кого искать, если с ней что случится. Это в каждом живет. Маленький клочок мести, пришитый к воздушному шару, наполненному страхом. И потом, она не сделала еще ничего плохого, чтобы подозревать ее в заведомо ложном доносе.
– Или мы просто об этом не знаем, – заметил Смагин.
– Согласен. Но не знаем же? Она опознала гостя Резуна по голосу. А дверь опознала по скрипу. Честно говоря, очень хочется, чтобы девочка участвовала на суде в качестве свидетеля. А потому я и отправил ее в Ростовскую область, к родителям. За отсутствием в нашей…
– Да, да, да, – перебил Смагин, всегда ставящий тюфяк между начинающим разбегаться Кряжиным и российским правосудием. – За отсутствием в нашей стране программы охраны свидетелей. Я понял. Ты в первый раз с этим сталкиваешься?
– Ни разу не сталкивался с обратным.
– Тогда иди и работай.
Кряжин понимал начальника. За пять минут до начала своего совещания он вышел из совещания у Генерального. И советник не помнил, чтобы оттуда выходил кто-то, чье лицо было бы озарено улыбкой.
Уже в своем кабинете он перелистал уголовное дело, пытаясь найти в показаниях допрошенных хотя бы одну неувязку. Таковая не обнаруживалась, как он ни силился. Все было ровно и гладко, единственное, что не ложилось в общую канву показаний, это новые признания бывшей горничной. Впрочем, назвать неувязкой это было нельзя. Скорее, поправка к имеющемуся материалу.
Яресько в Петербурге, Майя уже в дороге на юг. Оставался Колмацкий, и с ним следовало разобраться в ближайшее время. События настолько мало понятны для Кряжина, насколько хорошо в них осведомлены Занкиев и Дутов. Нет никакой уверенности в том, что смерть Резуна – дело их рук, но то, что они в какой-то степени поучаствовали в этом, нет никаких сомнений. Но пока брать их по очереди за грудки и прижимать к стене так же глупо, как и составлять фоторобот подозреваемого на основании описания бывшей горничной.