Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щастного
Шрифт:
Предварительным следствием по этому делу установлено следующее: 29 марта Советом народных комиссаров было утверждено новое временное положение об управлении Балтийским флотом, распубликованное затем приказом по флоту от 29 апреля. Объективное положение флота Республики до этого момента характеризовалось крайней неустойчивостью и неопределенностью взаимоотношения стоявших во главе флота учреждений, равно как чрезвычайной нервностью политических настроений матросских масс. Полное падение авторитета командного состава не мешало ему, однако, как это показало дело Развозова, питать откровенно контрреволюционные замыслы, на анархическое представление о правах, господствовавшее в массах, создавая почву для эксцессов, с другой, представляло не менее благоприятную почву для всякой агитации. Арест Дыбенко, разоружение матросских отрядов создавали для этого соответствующую атмосферу. Новое положение резко изменяло существующий порядок вещей, прежде всего в том отношении, что устраняло целый ряд неясностей в управлении флотом и взаимоотношениях его органов. Вместо прежнего смещения у представительных
На другой день после утверждения нового положения Советом народных комиссаров в исполнение обязанностей наморси непосредственно после ареста Развозова вступил, согласно предложению члена Верховной морской коллегии Раскольникова, старший член штаба Развозова гражданин Щастный.
Несмотря на то, что новое положение широко раздвигало [сферу] его полномочий во всех областях и создавало полную независимость в оперативной области, вновь назначенный наморси, как это документально установлено следствием, отнюдь не проявил, однако, энергии по проведению в жизнь немедленно и полностью нового положения в целях использования своих прав. Наоборот, прежний порядок был всецело сохранен им. Согласно показаниям Щастного, подтвержденными и показаниями Блохина (лист 138, 127), совещательному по новому положению органу – Совету комиссаров флота была предоставлена новым наморси решающая роль при решении всех вопросов флотского управления. Все наиболее острые вопросы и распоряжения, по показаниям наморси, вносились им и главным комиссаром в Совет флота, туда же вносились все предположения Совета флагманов и, наконец, тут же подвергались обсуждению и разрешению «по большинству голосов» и оперативные распоряжения наморси. Последнее было нарушением ст. 6 и 15, которые точно и недвусмысленно исключали из ведения советских учреждений флота всю боевую область, предоставляя ее целиком в ведение и на ответственность наморси.
Что подобная деятельность наморси отнюдь не была, однако, случайной, равно как не вызывалась необходимостью, но представляла собой, наоборот, сознательно и планомерно проводимую им систему действий, доказывается содержанием обнаруженного у наморси в портфеле проекта положения «О Совете комиссаров флота», писанного наморси собственноручно (лист 41) и содержащего целиком не только закрепление прежнего положения, но и еще большее ухудшение его в сторону децентрализации. То же самое подтверждается донесением Флеровского от 15 мая (лист 53) о том, что на прямой вопрос Флеровского, признает ли наморси новое «положение», последний ответил уклончиво.
Не соблюдал, равным образом, наморси на практике и строгого разграничения, требуемого положением, компетенции между ним и главным комиссаром флота. Согласно совпадающим показаниям обоих, Щастного и Блохина, формальное разделение функций фактически превратилось в фиктивное, поскольку со стороны Щастного не раз имело место: «распоряжение по нетерпящим отлагательства вопросам за его и моей подписью в его отсутствие» и «во всех мелких вопросах и он отдавал распоряжения за нашими совместными подписями в мое отсутствие» (л. 139). По показаниям Блохина, равным образом «наморси также никогда не был в претензии, когда я вмешивался в боевые распоряжения». Последнее было, впрочем, мало опасно для наморси, поскольку, по показаниям Блохина, «все его время уходило на приемку делегаций» и хозяйственные заботы (лист 129), так что и «политикой заниматься из-за мелочей ему не приходилось» (л. 106). Не передавал равным образом ему наморси и копии всех получаемых телеграмм, и Блохин вполне допускает, что «не все копии ему могли быть показываемы» (лист 105).
При таком трогательном сотрудничестве сохранение наморси прежнего порядка управления флотом представлялось гораздо более выгодным, чем строгое разграничение функций согласно требованиям нового «положения». Добровольное же самоограничение [не] мешало ему на практике, как это доказано следствием, простирая свои притязания и далеко за границы прав, предоставлявшихся как по старому, так и по новому положению.
Приказом от 20 мая (лист 65) наморси своей властью назначил командиром петроградского порта гражд. Руденского и комиссарами при нем: граждан Сладкова от порта и Суркова от флота. В телеграмме по этому поводу наркому Троцкому член Морской коллегии Сакс констатирует, что Сладков уже был
Упоминаемым проектом уложения о совете комиссаров флота наморси устанавливает, во-первых, фактическую безответственность Совета перед центральной властью, которой предоставлялось право только утверждать, но не сменять комиссаров, и фактически же ответственность его только перед наморси.
Наморси же, кроме того, предоставлялось право составления наказа для деятельности Совета комиссаров флота (лист 41).
Положение о флоте от 29 марта клало предел подобным поползновениям, арест Развозова показал, что опасно было становиться на путь открытой оппозиции, для наморси становилось наиболее приемлемым только бороться за сохранение старого положения и, в первую голову, старого личного состава комиссаров флота и прежде всего Блохина, слепо ему доверявшего. Следствием установлено, что и в этом направлении наморси не останавливался перед прямыми нарушениями распоряжений Советской власти, не говоря о других более легальных средствах борьбы.
К области последних фактов относится исподволь проводимая им агитация против нового положения среди комиссаров флота под предлогом его явной «антидемократичности». В тех же документах «Бытовые затруднения» и «Мотивы ухода» (лист 14 и 18), представлявших проекты его докладов в Совкомбалте, в качестве особых пунктов два раза встречается указание на «бесспорность новых комиссаров со съезда», пункт же 11 в рукописи «Бытовые затруднения» озаглавлен громко: «Нарушения революционного порядка управления флотом», якобы чинимыми Морской коллегией.
К области первых фактов относится прямая борьба против назначения главным комиссаром Флеровского на место Блохина. По показаниям самого Блохина, наморси определенно говорил, что с назначением Флеровского «он уйдет». То же говорили и другие лица командного состава (лист 128). Когда же назначение сделалось весьма вероятным, то, по показаниям Троцкого, Щастный вместе с двумя делегатами приехал в Москву для того, чтобы протестовать против назначения (лист 89) и, наконец, когда назначение все же состоялось 14 мая, Щастный, несмотря на телеграфное извещение, приказом от 21 мая объявляет по флоту, что в исполнение обязанностей комиссара все же вступил «болевший» Блохин (лист 22). Последний приказ не может быть иначе квалифицирован как прямое нарушение и противодействие советской власти и ее распоряжениям. Одновременно и, видимо, под прямым давлением наморси, старый Совет комиссаров вынес постановление о непризнании назначения Флеровского как назначенного сверху и без ведома Совкомбалта и команд (лист 7).
Наиболее критический момент для наморси наступил, однако, с момента созыва 3-го съезда моряков Балтийского флота, от последних чисел апреля и до 22 мая, где должны были произойти выборы нового Совкомбалта. Следствием обнаружено, однако, что в этот момент отнюдь не только одни мотивы голой борьбы за власть во всей полноте были стимулами деятельности Щастного и его борьбы против нового положения.
Новое «положение», резко ограничивая политические и оперативные стороны жизни флота, возлагало ответственность за последствия целиком на командный состав. Наморси фактически, как это уже доказано, сохраняя всю власть своим методом действий, перелагал, тем не менее, ответственность на Совкомбалт за боевую судьбу флота. Между тем боевая судьба флота в этот момент более чем когда-либо находилась в критическом положении. От 30 марта с момента назначения наморси и до созыва съезда в конце апреля прошел самый тяжелый период борьбы за сохранение флота от совместных притязаний финляндских белогвардейцев и немцев, с полной ясностью устанавливается косвенное участие самого наморси в этой борьбе против антиимпериалистов и героический переход русского флота из Гельсингфорса в Кронштадт.
Во имя предупреждения различных неожиданностей со стороны тех и других постановлением Высшего военного совета от 25 апреля наморси было в категорических выражениях предписано немедленно вступить в переговоры с немецким командованием об установлении временной демаркационной линии в Финском заливе для изоляции флота (лист 49). Телеграфным донесением Альтфатера от 7 мая (листы 53, 54) установлено, что соответствующее радио было передано наморси в Гельсингфорс военному руководителю флота Зеленому 28 апреля и повторено затем 29 апреля; только 1 мая получен от Зеленого ответ, что, по его мнению, «возбуждать далее вопрос по обстоятельствам момента крайне нежелательно», только 3 мая затем Зеленой ответил, что поручение будет исполнено, о чем наморси и донес в Москву, и только 5 мая было исполнено Зеленым предписание. Несмотря на такое прямое неисполнение подчиненным срочных распоряжений власти, наморси явно попустительствовал подобной неисполнительности своего подчиненного. В ответ же на прямой запрос Троцкого Блохину о причинах подобной неисполнительности Зеленого, в чем Троцкий усмотрел «проведение Зеленым самостоятельной политической линии» (листы 45, 46), Блохин, явно инспирированный наморси, ответил, что «в виду неустановленности понятия о дисциплине он такого нарушения в поведении Зеленого не усматривает» (там же).