Дело лис-оборотней
Шрифт:
На этот раз архимандрит молчал долго. За толстыми, старинными стенами едва слышно пел однотонную песнь летящий с арктических льдов ветер. Потрескивала свеча.
– Господь напитал – никто не видал, – ответил наконец пастырь, но в голосе его впервые за все время, проведенное на острове, Богдан не услышал уверенности. – Может, к святому месту потянувшись, они на травоядение перешли?
– Хотел бы я в этом удостовериться, – примирительно проговорил Богдан.
– Не веришь в сие? – строго спросил Киприан.
– Не верю, отче, – честно ответил
– Честно сказать, я тоже… – пробормотал он. – Может, кормит кто?
– Кто и зачем? – быстро парировал минфа.
– Воротись, – велел архимандрит.
Богдан вновь подошел к стулу.
– Сядь.
Богдан сел.
– Что задумал? – строго спросил Киприан. – Поделись. Вижу, не остановить тебя. Сыскательство правды в крови твоей, а я не тот суровый наставник, что Дамаскина наставлял: талант у тебя к писанию, так вот смиряйся и пера в руки не бери… Потом-то все равно его дар церкви понадобился, и когда Иоанн на смерть одного из монасей, не утерпев, погребальную литию сложил – прекрасную литию, до сих пор поем, – наставник простил его… Да только после того простил, как Дамаскин епитимью исполнил – очистил все непотребные места в монастыре. Так что чисть. Но знать я все должен и обязан. Может, посоветую, может, направлю…
– Я об этом и мечтать не смел, отче, – с благодарностью склонил голову Богдан. – Однако поведать мне сейчас вам нечего. Ничего я покамест не задумал, в потемках бреду, да и оглушен ночными делами изрядно…
Киприан кивнул. Помолчали. Богдан пытался привести в порядок расслабленно извивающиеся, точно ком змеенышей, мысли; Киприан терпеливо ждал.
– Надеешься, что она к тебе ночью опять придет? – вдруг спросил он.
Богдан вздрогнул. Провел по лбу ладонью и, отводя глаза, ответил:
– Сам не ведаю…
– Смотри, – с прежней строгостью сказал архимандрит и погрозил ему крепким жилистым пальцем.
– И то смотрю, отче…
О том, что он устоял бы, что он уж почти устоял да нежный поцелуй супруги нежданно решил дело в иную сторону, Богдан так и не признался архимандриту. Не был он в том уверен настолько, чтобы в слова свою мысль облечь. Но для себя решил именно так считать покамест: поцелуй тот его каким-то недобрым чудом с ума свел. И, ежели повторится сие, главное – до поцелуя не допустить более.
Или, напротив, первым поскорей своими губами родных губ коснуться?
Ох, прости, Господи, грешен я, грешен…
– Вот что я хотел сказать, – наконец отверз уста Богдан. – Я же по острову брожу очень много, по самым чащам порой… размышляю, утешаюсь…
– Склонность к молитвенному хождению многим отцам свойственна, – одобрил Киприан. – На дивном острове Валаам исстари есть аллея, нарочито насаженная, зовется Аллея Одинокого монаха. Деревья в два ряда так стоят, что лишь одному пройти, и посажены частоколом столь плотным, чтоб, от одного к другому шагая, успеть только умную молитву произнесть.
– …А нынче утром, – продолжил Богдан, дослушав, – нашел я в укромной дебре
Эта новость явно ошеломила бывалого ракетчика в архимандритовой рясе. У него даже рот приоткрылся на миг; впрочем, на миг только.
– Дела, – протянул Киприан совершенно по-мирски. И умолк. Богдан не нарушал молчания, он все рассказал. А благословения уйти – не получил пока.
– Как действовать думаешь, чадо?
Богдан пальцем поправил на носу очки.
– Лисичку малую порезать – не велик подвиг, но сперва ее поймать надо, а это вот человеку несноровистому да без снастей специальных затруднительно, – сказал он. – Голыми руками зверька не возьмешь. Думаю капканы поискать.
Владыка медленно покивал.
– Разумно… – пробормотал он. – Не дать ли тебе в помощь двух-трех послушников? Чтобы понадежней лес прочесать?
Словцо из прежней жизни добрый пастырь, сам того, верно, не заметив, произнес с явным удовольствием. Вкусно ему было сие словцо.
Богдан отрицательно покачал головой.
– Не хочу внимание привлекать. Я брожу и брожу, все уж привыкли… А вот если несколько человек со мной бродить примутся…
– Да, – согласился Киприан, – да. Хорошо, не встреваю боле, ты тут по сравнению со мной – патриарх византийский… Только уж ты сразу мне сообщай, ежели что. Как на исповеди, – улыбнулся настоятель.
– Всенепременно, отче. – И Богдан несколько раз кивнул.
Киприан вновь внимательно посмотрел на него.
– А лекарям покажись все же. Как будешь на Заяцком – так и покажись, они там ныне мирских пользуют. Коли не помогут, я тебе советую в Кемь съездить. Худо выглядишь ты, чадо, а там лекарь Михаиле Большков, в Кеми-то. Смотровая у него у него неподалеку от конторы Виссарионовой артели…
– Большков человек не без странностей, – продолжал тем временем отец Киприан, – но лекарь отменный. С мелкими, будничными хворями и наши лекаря справляются, а Большков все больше сложные случаи пользует. Как-никак, а сюцай он по лекарским наукам. Так что ежели наши не справятся, так ты к нему. Он тебя и осмотрит, пульсы пощупает… Непременно определить должно, отчего у тебя такой упадок сил жизненных случился. От естественных ли причин – пост слишком усердный, перетрудился после кабинетных своих дел… так ведь тоже может быть. Или… – Архимандрит запнулся и, не желая лишний раз призывать нечистого, уклончиво закончил: – Или от иных причин.
– Повинуюсь, отче, – сказал Богдан и замолчал в ожидании знака удалиться. Но Киприан еще несколько мгновений смотрел на него исподлобья, а потом всплеснул руками и громко сказал в сердцах:
– Ну что ты будешь делать! Как человек хороший да талантливый – вечно у него такие нестроения, что голова кругом идет!
«А ведь я еще не сказал ему, что вдруг лис полюбил», – сообразил Богдан.
И о том, что тангуты присматриваются к нему как-то на диво странно и неприязненно, не помянул тоже.