Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой
Шрифт:
Он смешался и заговорил уже по – другому, очень быстрым горячечным шепотом, наклонившись ко мне.
– Евдокия, Дуня, поверьте мне, я вас не обману. Всю жизнь, всю мою несчастную жизнь был я одинок, не пригрет, не обласкан. Всю жизнь озирался вокруг – искал такую, какой была матушка, горячее любящее сердце, – и не находил. И как в первый раз вас увидел – прошило меня словно иглой: она. Вы – княжна моя персидская, вы – моя муза. Клянусь, вы не пожалеете, если пойдете со мной. Мне всего 25 лет, я еще молод, будете вы рядом – много чего смогу: сделаю «Современник» лучшим российским журналом, поэму напишу – что там Лермонтов! Не
Если пойдете со мной, и мои силы к жизни вызовете, да и своим найдете применение. Сколько дела для вас найдется! Будете помогать, делить труды, чтобы не пропадали в бездействии ни ум ваш, ни ваша деловитость, ни сердечная отзывчивость. Полюбите меня – и я открою перед вами новые дороги, новые берега, – он взмахнул рукой, словно за этой раскинувшейся перед нами речкой видел берега какой – то другой реки, мною не виданной. Быстро на меня взглянув и перехватив мой полный сомнения взгляд, закончил почти умоляюще:
– Пожалуйста, не глядите так насмешливо! Не нужно иронии. Лучше пока ничего не говорите. Подумайте. Завтра я еду в Петербург. Там решится судьба «Современника». Пусть там решится и моя судьба. Прошу вас, напишите мне туда только одно слово – да или нет.
Возвращались домой, когда уже опускался вечер, солнце садилось, но небо было по – прежнему светлым, в легких перышках облаков. На подходе к усадьбе, услышали мы поющие детские голоса – это крестьянские дети играли на большой поляне, отделяющей усадьбу от реки и деревеньки. Мы подошли поближе. Игра была мне хорошо знакома: две цепочи детей шли встречу друг другу и пели каждая в свой черед.
– Бояре, а мы к вам пришли, молодые, а мы к вам пришли.
– Бояре, вы зачем пришли? Молодые, вы зачем пришли?
– Бояре, мы невесту выбирать, молодые, мы невесту выбирать.
– Бояре, а котора вам мила, молодые, а котора вам мила?
– Бояре, нам вот эта мила, молодые, нам вот эта мила.
– Бояре, она дурочка у нас, молодые, она дурочка у нас.
– Бояре, а мы плеточкой ее, молодые, а мы плеточкой ее…
Девочка, которую хотела взять к себе в невесты правая цепочка, была уже точно невеста – высокая, статная, полногрудая, со светлой косой. Она сильно отличалась ростом и сложением от соседствующей с нею мелкоты. Мы с Некр – ым остановились неподалеку от играющих, следя за происходящим.
Девушка весело улыбалась и беспрестанно оглядывалась по сторонам, словно кого–то отыскивая. При громком крике: «Зинка, беги!» под свист и гогот ребятни бросилась она бежать по направлению к правой цепочке. Вырваться ей удалось почти сразу, хотя сопливая мелкота хватала ее за руки и пыталась подставить подножку, – девчушка с редким проворством освободилась от хватающих ее ручонок и кинулась прочь. Правую цепочку составляли такие же мелкие ребятишки, как и левую, за исключением одного паренька. Он был под стать Зинке, может, чуть ее помладше, чернявый, темноглазый, вертлявый, с косыми скулами.
– Муха, держи ее, – раздались голоса, я поняла, что Мухой звали чернявого подростка. Зинка бежала не к нему, а левее, туда, где всякий определил бы слабое место цепочки – две маленьких похожих как две капли воды девочки, крепко сцепивших ладошки, с выражением ужаса на смазливых загорелых личиках.
Крупная Зинка вихрем пронеслась между ними, без труда разомкнув детские ручонки. Вся ребятня из двух цепочек бросилась вдогонку за Зинкой, ближе всех к ней был Муха. Мы с Некр – ым, подстегиваемые любопытством, двинулись следом за детьми – в направлении усадьбы. Зинка бежала как молодая упругая козочка, следом вихрем – скакуном мчался Муха. Большая часть детишек разбежалась кто куда, остальные присоединились к деревенским бабам и молодым мужикам, пришедшим на гулянку под окна барского дома и ставшим невольными зрителями детской игры. Отовсюду на все голоса неслось: «Держи, держи ее, малец» и «Зинка, не давайся, беги».
Все разрешилось неожиданно – Зинка, не успевшая даже ойкнуть, на всем бегу оказалась в объятиях вышедшего ей навстречу с раскинутыми руками молодого ладного мужика. В одной руке мужик нес домру, другой схватил девушку за плечо и заставил остановиться, а потом с силой наклонил к себе и поцеловал в губы.
Бабы ахнули, мужики загоготали, какая – то старуха истошно завопила: «Симка, бес проклятый, ты че у свово собственного парня невесту корогодишь?» Раскрасневшаяся Зинка змейкой выскользнула из–под Симкиной руки и только ее и видели. Мы с Некр – ым поспешили войти в дом.
Некр – в пошел собирать вещи, я накинула шаль, села у окна с вышиваньем, то и дело взглядывая на улицу – на площадке перед домом начиналась деревенская гулянка.
Становилось темно, и мне, в отсутствии хозяев, пришлось приказать зажечь газовые фонари перед фасадом. Я же сидела в темноте. В поле моего зрения в круге света от фонаря верхом на бочке восседал давешний Симка и с большим мастерством то наигрывал на своей домре, то крутил ее над головой, ловко подхватывая в воздухе, чтобы затем, как ни в чем не бывало, продолжить прерванную игру.
Слышались возгласы одобрения. Затем до слуха моего донеслась плясовая, которую дружно затянули бабы. Несколько баб и мужиков, среди них Симка со своей домрой, выскочили в круг. Задорный женский голос громко позвал: «Зинка, подь сюды, чего спряталась?»
В кружке света появилась Зинка, в накинутом на голые плечики цветастом платке; вокруг нее заплясал, запрыгал вприсядку мужичок с домрой. «Вдоль да по речке вдоль да по Казанке, – гремел бабий хор, – серый селезень плывет. Вдоль да по бережку, вдоль да по крутому добрый молодец идет». Веселый мотив затягивал. Я задернула занавеску на окне, сняла с плеч шаль и прошлась по темной гостиной в такт доносившейся песне.
Сам он со кудрями,Сам он со русымиРазговаривает:«Кому мои кудри,Кому мои русыДостанутся расчесать?»Вся моя неприкаянная жизнь с Пан – ым, вся моя печаль – тоска, накопленная за годы замужества, все, казалось, вылилось в эту мою одинокую пляску.
Доставались кудри,доставались русыКрасной девице чесать,Уж она и чешет,уж она и гладит,Волос к волосу кладет.