Дело о менделевской лампе
Шрифт:
Он уставился на меня:
– Мир меняется у вас на глазах, доктор д'Амато. Огромный лось вышел прогуляться на главную улицу города Брэттлборо, что в Вермонте. А в пригороде Нью-Гэмпшира застрелили медведя весом в четыреста фунтов…
– Нью-Гэмпшир вряд ли можно назвать пригородом, а Мо убил не медведь. Он умер в машине рядом со мной.
– Это ничего не меняет, доктор. Животные утрачивают осторожность, бактерии безумствуют, аллергия распространяется все шире. Все это фрагменты одной картины, а отнюдь не случайность.
– И этим занимаются ваши люди? Сознательно?
– Мои люди? Нет. Заверяю вас, мы не сторонники агрессии.
– Как светлячки, сжигающие дома?
– уточнил я.
– Круг замкнулся. С этого я и начал. Увы, но мы не единственные, кто постиг возможности природы гораздо глубже, чем это допускает ваш технологический мир. У вас есть пластмассы, используемые в полезных целях. И есть пластик, используемый во зло, - например, та пластиковая бомба [2], которой взорвали самолет над Шотландией. Мы вывели этих светлячков, чтобы они давали свет и умеренное тепло.
Он указал на ближний угол амбара, где словно бил фонтан сепии и Звездного света. Я пригляделся внимательнее и заметил, что он состоит из мириад крошечных светлячков. То была огромная менделевская лампа.
– Этот рой состоит из светлячков различных видов, - продолжил Лэпп, - тщательно подобранных таким образом, что их вспышки накладываются и создают непрерывный и длительный свет. А окружает их сетка настолько мелкая, что самих насекомых вы не видите - если только не станете вглядываться очень внимательно. Но есть люди, которые продолжили начатый нами отбор в другом направлении - во зло, в чем вы и убедились на ферме Штольцфуса и в доме Бюхлера.
– Но если вы знаете, кто эти люди, то сообщите мне, и я уж постараюсь, чтобы их деятельность пресекли.
И тут на лице Лэппа впервые отразились эмоции.
– Ваша полиция пресечет их деятельность? Так же, как вы вывели из бизнеса промышленную мафию? Как остановили поток наркотиков из Южной Америки? Как ваши Объединенные Нации, НАТО и все ваши замечательные политические организации покончили за эти годы с войнами на Ближнем Востоке, в Европе и Юго-Восточной Азии? Нет уж, спасибо, доктор. Люди, употребившие силы природы во зло, есть наша проблема. Мы уже не считаем их своими и справимся с ними собственными методами.
– Но ведь двое уже погибли…
– И вы, возможно, тоже погибнете, - утешил Эймос, протягивая мне бутылочку с красной жидкостью, напоминающей разбавленный томатный соус.
– Вот, выпейте. Так, на всякий случай, если сестра дала вам медленно действующий яд.
– Брат и сестра, - пробормотал я.
– И каждый уверяет меня, что другой из них - злодей. Классическая дилемма. Откуда мне знать, а вдруг здесь яд?
Лэпп покачал головой.
– Сара Штольцфус Фишер есть несомненное зло, - мрачно проговорил он.
– Когда-то я думал, что сумею взрастить и сохранить то добро, что в ней было, но теперь… Якоб рассказал о ней Мо Бюхлеру…
– Ее имя и номер мы нашли в памяти телефона, который стоит в машине Мо, - сообщил я.
– Да, для Мо она была подозреваемой, и он хотел ею заняться, - подтвердил Лэпп.
– Я предупреждал Якоба, что он совершает ошибку, рассказывая Мо так много. Но Якоб был упрямцем. И оптимистом. Опасная комбинация. Мне горько такое говорить, - он печально взглянул на Лори, - но Мо Бюхлер мог навлечь такую беду на себя и на Якоба именно из-за контактов с Сарой.
– Если папа в нее верил, то как раз потому, что все еще видел в ней хорошее, - упрямо возразила Лори.
Джон Лэпп лишь грустно покачал головой.
– А я, наверное, все только усугубил, поехав к ней и проведя ночь…
Все трое уставились на меня.
– …один, на кушетке, - быстро договорил я.
– Да, не исключено, что вы действительно усугубили ситуацию, - согласился Лэпп.
– Ваши методы расследования - ваши и Мо Бюхлера - здесь непригодны. Вас будут водить за нос и заставят гоняться за собственным хвостом. Станут, насмехаясь, подбрасывать смутные намеки на то, что где-то что-то затевается или планируется. И скармливать ровно столько правды, чтобы поддержать ваш интерес. Но когда вы станете искать улики или доказательства, то не поймете даже того, что увидите.
Верно, он очень неплохо передал суть моих размышлений об этом деле.
– Вот уже много лет, как они внедрили катализаторы аллергенов длительного действия в нашу биосферу, в нашу кровь, - продолжил Лэпп.
– Здесь они есть у всех. А едва в организм попадает такой подарочек, человек становится сидячей мишенью. Чтобы его убить, достаточно дать другой катализатор, но уже быстрого действия - им может стать любой из многих подходящих биологических агентов, - и через несколько часов вы умрете от мощной аллергической атаки, вызванной каким-нибудь прежде безобидным веществом. Разумеется, любой из этих катализаторов сам по себе не опасен и не вызывает подозрений при анализе крови, поэтому такие убийства остаются нераскрытыми. К тому же никто и никогда не замечает, какой именно фактор становится камешком, запускающим фатальную лавину, ведь обычно ни у кого не бывает аллергии на прикосновение листка, упавшего с дерева, или малюсенького жучка, севшего на палец. Вот почему мы разработали противоядие против первого катализатора - это единственный известный нам способ разорвать порочный аллергический цикл.
– Пожалуйста, Фил, выпейте.
– Эймос снова протянул мне бутылочку.
– А вы не забыли сообщить мне о возможных побочных эффектах? Например, что я через несколько часов умру от приступа аллергии?
– Возможно, в ближайшую неделю вы станете раздражаться чуть больше обычного, - сообщил Лэпп.
– Тоже мне новость, - вздохнул я.
Решения… Даже если во мне уже есть первый катализатор, я могу прожить всю жизнь, так и не натолкнувшись на второй.
Нет, я не имею права оставаться настолько уязвимым. Я ведь люблю осенние листья. Но откуда мне знать, что Эймос предлагает мне именно противоядие, а не второй катализатор? Я этого не знал, но если бы Эймос желал моей смерти, то разве не постарался бы удержать меня в доме Мо перед пожаром? Решения…
Я залпом выпил содержимое бутылочки и обвел взглядом амбар. Поразительное зрелище переднего края науки викторианской эпохи! Нечто подобное я видел в одной аптеке на гравюре девятнадцатого века. Одного этого вида вполне хватит, чтобы закружилась голова. И тут до меня дошло, что голова и в самом деле кружится. Что это, реакция на противоядие? Боже, а вдруг это все-таки яд? Нет… это не голова кружится, это какой-то странный свет… светлячки… свет мерцает… и на удивление знакомо…