Дело о пеликанах
Шрифт:
– Я понимаю положение.
– Я больше не могу прогуливать занятия.
– Я провалю тебя на конституционном праве, если ты не будешь прогуливать занятия и напиваться со мной. У меня есть том мнений Розенберга. Давай почитаем их, выпьем «Кровавой Мэри», потом вина, а потом еще что-нибудь. Я уже скучаю по Розенбергу.
– У меня федеральный процессуальный кодекс в девять, и я не могу пропускать его.
– Я намерен позвонить декану и отменить все занятия вообще. Тогда ты выпьешь со мной?
– Нет, Томас. Хватит.
Он спустился вслед за ней на кухню, где были кофе и спиртное.
Глава 6
Продолжая
– Это был Главный судья Рэнниен, – сказал Коул, бросая трубку. – Он в полном расстройстве чувств и хочет встретиться с вами сегодня после обеда.
– Скажи ему, чтобы записался на прием.
– Я сказал ему, чтобы он был здесь завтра в десять утра. У вас заседание кабинета в десять тридцать и Совета национальной безопасности в одиннадцать.
Не поднимая глаз, президент сжимал клюшку и изучал следующий мяч.
– Я не могу ждать. Как насчет опросов общественного мнения?
Он аккуратно ударил с размаха по мячу и наблюдал за ним.
– Я только что говорил с Нельсоном. Он провел два опроса после полудня. Компьютер сейчас обрабатывает результаты, но он считает, что рейтинг составит около пятидесяти двух или пятидесяти трех.
Игрок в гольф на секунду оторвал взгляд от мяча и улыбнулся, а затем вновь сосредоточился на игре.
– Каков он был на прошлой неделе?
– Сорок четыре. Это благодаря шерстяной кофте без галстука. Как я и говорил.
– Я думал, что сорок пять, – сказал президент, послав желтый мяч точно в лунку.
– Да, вы правы. Сорок пять.
– Это наивысший результат за…
– Одиннадцать месяцев. Мы не поднимались выше пятидесяти со времени инцидента с южнокорейским лайнером в ноябре прошлого года. Этот кризис нам на пользу, шеф. Люди шокированы, хотя многие из них рады уходу Розенберга. И вы находитесь в самой гуще событий. Просто великолепно.
Коул нажал на мигавшую кнопку и взял трубку. Не сказав ни слова, он бросил ее на место, поправил галстук и застегнул пиджак.
– Время пять тридцать, шеф. Войлз и Глински ждут.
Президент ударил по мячу и следил, как тот катится. Мяч прошел в дюйме справа, и он сделал недовольную гримасу.
– Пускай ждут. Давай устроим пресс-конференцию в девять утра. Я возьму Войлза с собой, но не дам ему раскрыть рта. Заставлю его стоять сзади. Я приведу кое-какие дополнительные детали и отвечу на несколько вопросов. Телевидение сразу даст это в эфир, как ты думаешь?
– Конечно. Хорошая идея. Я займусь подготовкой.
Президент снял перчатки для гольфа и швырнул их в угол.
– Пригласи их, – сказал он, аккуратно поставив клюшку к стене и надев ботинки.
Как обычно, он переодевался шесть раз за день и теперь был в двубортном клетчатом костюме с красно-зеленым галстуком в крапинку, составлявшим его кабинетный наряд. Пиджак висел на плечиках у двери. Он сел за стол и сердито уставился в какие-то бумаги. Кивнул Войлзу и Глински при их появлении, однако не встал и не протянул руки для приветствия. Они сели напротив стола, а Коул остался стоять на своем излюбленном месте, как часовой, которому в любой момент может потребоваться стрелять. Президент сжимал пальцами переносицу, как будто напряжение этого дня обернулось для него мигренью.
– Это был долгий день, господин президент, – сказал Боб Глински, чтобы нарушить холодное молчание.
Войлз смотрел в окно. Коул кивнул, и президент сказал:
– Да, Боб. Очень длинный день. И на ужин у меня сегодня приглашено целое стадо эфиопов, так что давайте покороче. Начнем с тебя, Боб. Кто убил их?
– Я не знаю, господин президент. Но я заверяю вас, что мы тут ни при чем.
– Ты заверяешь меня, Боб? – спросил он почти молитвенно.
Глински воздел свою правую руку над столом.
– Я клянусь. Как на могиле моей матери, клянусь.
Коул самодовольно кивнул, как бы поверив ему и как будто его одобрение значило все.
Президент уставился на Войлза, чья приземистая фигура в громоздком френче занимала все кресло. Директор медленно жевал резинку и презрительно посматривал на президента.
– Результаты баллистической экспертизы, вскрытия?
– Они у меня, – сказал Войлз, открывая свой «дипломат».
– Расскажите в двух словах. Я прочту их потом.
– Пистолет небольшого калибра, вероятно, пять с половиной миллиметров. Как показывают пороховые ожоги у Розенберга и сиделки, стреляли в упор. Про Фергюсона сказать трудно, но выстрелы были сделаны с расстояния не более тридцати сантиметров. Мы не присутствовали в момент стрельбы, вы же понимаете. По три пули в каждую голову. Из головы Розенберга извлечены две, третья обнаружена в его подушке. Похоже, что он и сиделка спали. Пули одного типа, выпущены из одного и того же пистолета, одним и тем же стрелком, очевидно. Подробные результаты вскрытия готовятся, но они ничего нового не дадут. Причины смерти вполне очевидны.
– Отпечатки пальцев?
– Никаких. Мы все еще ищем, однако уже сейчас ясно, что сработано очень чисто. Представляется, что он не оставил после себя ничего, кроме пуль и трупов.
– Как он проник в дом?
– Видимых следов проникновения нет. Фергюсон осмотрел дом, когда Розенберг прибыл в него, около четырех. Так было заведено. Через два часа он представил рапорт, в котором говорится, что он проверил две спальни, ванную и три туалета наверху, а также каждую комнату внизу и, конечно же, ничего не обнаружил. Отмечается также, что он проверил все окна и двери. В соответствии с указаниями Розенберга наши агенты находились снаружи. По их оценке, осмотр дома у Фергюсона занял от трех до четырех минут. Я подозреваю, что убийца уже ждал, скрываясь в доме, когда судья прибыл и Фергюсон обходил комнаты.