Дело о заикающемся троцкисте (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)
Шрифт:
Едва я закончил разговор с Кондаковой, пришел мрачный Повзло. Сел и стал сетовать на жизнь: денег нет не только на оперрасходы, но и на бензин для нашей "антилопы"... И вообще, репортерам срочно нужны мобильники, иначе работа остановится.
– А по таксофону они звонить уже не могут?- спросил я строго.
– Тебе смешно?- сказал Коля.- Весело тебе, да? Дождемся.
Коля ушел и хлопнул дверью... Весело ли мне? Куда как весело!
Потом позвонил Троцкист. Кажется, он был изрядно выпивши, но заикался значительно меньше. Угрожал
Я его стал успокаивать, убеждал, что найдем компромисс, и снова предлагал встретиться лично. Он обложил меня матом и назвал "чекистской сукой". Вот так и пообщались.
***
Под вечер пришел возбужденный Родя и сказал:
– А я все-таки был прав, Шеф!
– Что такое? Опять вскрыл происки ФСБ?
– Какая, к черту, ФСБ. Я про Комарницкую.
– Понял: Комарницкая - тайный ликвидатор ФСБ... И ее овчарки тоже.
Родион закурил и сказал серьезно:
– Я не поленился съездить во Всеволожск, шеф.
– Да? А зачем?
– Дача Комарницких под Всеволожском. Я съездил и нашел следака, который вел проверку по факту самоубийства Стаса Комарницкого...
– Ну-ка, ну-ка.
– Следак считает, что Стаса убили. Либо сама Комарницкая, либо его заместитель, за которого Аллочка и вышла замуж спустя всего три месяца после "самоубийства" мужа... Но доказательств нет.
– Бывает,- согласился я.- Что предлагаешь?
– А что тут предложишь? Там даже дела не возбуждали - самоубийство. Следак говорит: наглая тварь. Он ей в лицо сказал: а не ты ли, Алла Феликсовна, муженька-то убила? А она в ответ: а ты докажи... Вот тварь какая!
– Не бери в голову, Родя,- ответил я... и вспомнил огромных кавказцев... и ухоженную, холеную руку Аллы с обручальным кольцом... и брюлики, подрагивающие в ушках. Еще я подумал, что прокуратурский следак, скорее всего, прав. Но его правота не подкреплена фактами, и Алла Комарницкая никогда не предстанет перед судом. Такова реальность.- Ты,спросил я,- Родион, пробил телефоны, с которых звонил Троцкист?
– Да,- хмуро ответил Родя.- Звонил он с таксофонов возле метро "Площадь Мужества". Карта компании "Санкт- Петербургские таксофоны" на тридцать единиц, годна до тридцатого ноября.
Звонки только на твой номер... Осторожный, гад.
***
У Полины Гребешковой оказался очень приятный грудной голос, и она, кажется, нисколько не удивилась, когда я позвонил, представился и сказал, что хотел бы поговорить о ее бывшем муже - Олеге Гребешкове.
– Когда вас устроит?- спросила она.
Я ответил, что в любое удобное для нее время, но откладывать не хотелось бы.
– Приезжайте,- сказала она.- Я все равно сижу дома, на больничном. Записывайте адрес...
Я адрес-то уже знал. Знал и то, что вместе с Полиной прописана дочь Яна, 1993 года рождения, и Лосева Тамара Леонидовна, 1940 года,- очевидно, мать. Но говорить Полине этого я не стал. Адресочек, между прочим оказался недалеко от площади Мужества...
Я запряг свою сивку-бурку и поехал.
На самой площади Мужества попал в хорошую пробку - после того, как линия метро оказалась разорванной, пробки здесь стали обычным делом. Полина жила в старенькой пятиэтажке на улице Хлопчина, из ее окон были видны стадион и парк Политеха.
Я извинился за визит в неудобное для этого время, но Полина сказала:
– Это не беда. Болею не я - Янка. Да и она уже, скорее, здорова, чем больна...
Гулять пойдешь, доча?
И Янка закричала: да-а, пойду-у...
Я понял, что Полина не хочет, чтобы девочка присутствовала при разговоре. Через пять минут Яна ушла, а мы с Полиной сели в маленькой кухне. В окно было видно, как Яна играет на детской площадке.
– Итак, Андрей... э-э... простите...- произнесла Полина.
– Если вы не против, то, может быть, обойдемся без отчеств?- спросил я.
Она кивнула: не возражаю... А потом вдруг заплакала. Я много раз видел, как плачут женщины, и каждый раз меня это угнетало... я не знал, что сказать или сделать, и сидел молча. За окном бушевало солнце, и скрипели качели на детской площадке.
– Извините,- сказала Гребешкова.- Извините меня... У вас есть сигареты?
– Да, конечно.- Я протянул сигареты, щелкнул зажигалкой. Она затянулась довольно неумело, закашлялась.- Вы... вы, Андрей, что-то узнали об убийстве Олега?
– Нет, Полина, я, к сожалению, почти ничего не знаю. Я пришел к вам за помощью... Расскажите мне про Олега.
– Про Олега,- сказала она,- можно рассказывать долго. Он ведь очень цельный был человек. Очень глубокий.
Я ведь, по сути, многие годы не понимала его... Что конкретно вас интересует?
– Почему вы расстались, Полина?
– О-о, какой вопрос... По наивности.
По глупости, если хотите. Время было дурное - угарно-демократическое. Все что-то разоблачали, ниспровергали... В общем, долго рассказывать, но когда Олег заявил, что пойдет работать в КГБ, на факультете начали его травить. Вопили о демократии, о праве вслух высказывать свои взгляды и травили подленько. Заправлял этим делом профессор Немчинов...
– Владимир Спиридонович?- удивился я.
– Вы знакомы?
– Да, я был на кафедре... Немчинов показался мне глубоко порядочным человеком. И об Олеге он отзывался в высшей степени положительно...
– А вам что - никогда не встречались подлецы в обличье порядочного человека?
– Встречались, но Немчинов...
– Именно Немчинов больше всех обозлился на Олега, когда узнал, что лучший его ученик вдруг собрался в КГБ,- сказала Полина. На лице у нее обозначилась вертикальная морщинка между бровей.- Травили Олега. Доставалось и мне... А я же еще девчонка была. Замужняя женщина, но девчонка. Потом я забеременела. Сказала Олегу: себя не жалко, меня не жалко - ребенка-то пожалей. И он сказал: да.