Шрифт:
Владислав Отрошенко
Дело об инженерском городе
Повесть
От автора
Пользуясь этой дополнительной журнальной площадью, которую редакция любезно предоставляет всем авторам, я хочу поместить здесь хокку, выигранное мной в кости у моего старого друга этнического китайца Дмитрия Баохуановича Пэна, проживающего в Ростове-на-Дону. По условиям игры, которую предложил мне сам Пэн, убедив меня, что это утонченная восточная забава, выигрыш состоит в приобретении авторских прав на произведение, взятое с кона. Речь идет о полном и безоговорочном праве, которое позволяет выигравшему подписывать хокку своим именем, как если бы оно вышло из-под его пера. Игра случилась много лет назад на берегу Дона, близ станицы Багаевской, под жарким августовским солнцем, в присутствии свидетелей. Ставки определялись по взаимному выбору соперников. Из многочисленных хокку, сочиненных Пэном, я затребовал на кон то, которое не просто нравилось мне, а вызывало у меня зависть и затаенную досаду, что его написал не я. Полистав рукопись с моими трехстишиями, Пэн тоже сделал выбор, руководствуясь своими мотивами и соображениями. Мы бросили
Я, бездельник, сплю.
Но еле стоит от усталости
Мой письменный стол.
Я приобрел эти строчки в честной игре, поставив на кон без всяких возражений именно то хокку, которое нацелился выиграть у меня Пэн:
Водопады ей снятся и горы, —
Висит под китайской картинкой
Старая шляпа моя.
Теперь это дело окончено. Мне остается только добавить, что за его подлинность я ручаюсь.
* * *
Впервые этот блуждающий город был замечен в 1804 году на юге России, в низовьях Дона, «в обворожительно ясном и глубоком пространстве осенних степей», как лирически выразился в послании к атаману Войска Донского генерал-лейтенанту Матвею Платову инженер русской армии Франсуа де-Воллант. Писанное наспех в походной карете, увлекаемой свежими рысаками к берегам Азовского моря по степному раздольному тракту, послание было скорее частным, чем официальным. Во всяком случае, оно не предполагало никаких формальных резолюций, никакого дальнейшего продвижения по инстанциям, и потому, быть может, в нем кое-где и находили себе место подобные выражения, невольно зарождавшиеся под воздействием октябрьских пейзажей в сердце стареющего дворянина родом из герцогства Брабант. Однако общий тон послания был далеко не лирическим.
«Мой дорогой генерал! — писал инженер по-французски, не доверяя, как видно, калмыку-курьеру, отправленному с дороги. — Мне хорошо известно, сколь велико благоволение к вам императора Александра. Лучшим тому свидетельством служит его приказ, согласно которому я явился месяц назад в Черкасск и поступил всецело в ваше распоряжение. Ибо что такое этот приказ, как не превращение в реальность вашей давней мечты — основать в южнорусских степях новый город, поставить его с вдохновенным размахом на диком степном холме, окруженном величественной равниной, и назвать этот город Новым Черкасском — новой столицей Земли Войска Донского. Император был настолько небезразличен к этой вашей мечте, что даже нашел возможным оторвать меня от строительства порта в Таганроге, потому что вы пожелали, чтобы именно я — с Божьей помощью и под вашей рукой — низвел в чертежи и схемы, а затем уж в гранит и кирпич вашу высокую и драгоценную грёзу. Что ж, она будет низведена в мир вещественный! Мы продолжим наши труды, как только я вернусь из Таганрога, куда я сейчас лечу по неотложному делу, о котором я не мог известить вас заранее. Депешу из таганрогского порта мне доставили сегодня утром. Неистовый шторм, бушевавший на море три дня и три ночи, прорвал там едва возведенную дамбу! Это злосчастное известие застало меня на вершине холма Бирючий Кут, который мы с вами избрали для возведения на нем Нового Черкасска. Вы знаете, генерал, что я уже вторую неделю безвыездно стою на холме инженерским лагерем, производя измерения и разметку предполагаемых улиц и площадей будущего города. Мне пришлось двинуться в Таганрог прямо оттуда по кратчайшему тракту через Ростовскую крепость, оставив шатры и приборы на попечение Войскового архитектора г-на Бельтрами, под командование которого я временно передал и всех людей. С собою в конвой я взял лишь шестерых всадников из вашего Войска. Одного из них — вахмистра Яманова — я возвращаю вам вместе с этим письмом. Я надеюсь снова быть в Черкасске через неделю. Этого времени, полагаю, будет достаточно, чтобы вы тщательно обдумали один вопрос. Не исключаю, что он покажется вам странным и даже дерзким. Однако я обязан поставить его именно так, как я ставлю его ниже.
Генерал, можете ли вы твердо сказать, что вам известны все города, расположенные в пределах Земли Войска Донского, вверенной вашему управлению? Предвижу, что вы тотчас же ответите — да. Но меня не удовлетворит такой ответ. Он перестанет удовлетворять и вас, если я задам вам вопрос иначе. Способны ли вы объяснить, что за город стоит в самом центре Черкасского округа на расстоянии около 8 верст к югу от холма Бирючий Кут на открытой равнинной местности, простирающейся за рекой Аксай и называемой Аксайским займищем? Не думаю, что теперь ваш ответ будет скорым. Ибо если и я, состоящий волею императора вот уже третий год в должности управляющего постройкой всех городов, крепостей и портов на юге империи, затрудняюсь истолковать, откуда мог взяться здесь город, то и вы, осмелюсь предположить, находитесь в том же положении. Мы пользуемся с вами одними и теми же картами. В моем распоряжении есть даже карты более подробные, чем ваши — масштабом по 2 версты в английском дюйме. Мы одинаково хорошо знаем территорию Земли Войска Донского — вы как ее исконный житель и вождь, я как должностное лицо, действующее здесь по мере сил во благо государства. Но оставим в стороне наши знания и наши карты! Ни на одной карте этого города нет и быть не может. Его не может быть здесь по самой природе вещей. И если бы ваш архитектор г-н Бельтрами и мой секретарь г-н Освальди, а также инженер-подполковник Генерального штаба г-н Веселовский не наблюдали бы то же самое, что и я, то я бы счел увиденное наваждением. Мне следует, наверное, сообщить вам, что первым город заметил г-н Освальди. Это случилось сегодня, в ранний утренний час, еще до того, как я получил депешу из Таганрога. Накануне вечером я приказал Освальди, чтобы он разбудил меня на рассвете, если только не будет тумана. Вам не хуже моего известно, генерал, как затрудняли нашу работу непроглядные туманы, стоявшие повсеместно в низовьях Дона с начала октября. Они обволакивали склоны Бирючьего Кута со всех сторон так плотно, что нам по временам казалось, будто мы парим в воздухе над густым молочным облаком, ибо мы видели только светлые небеса над головой да небольшой островок земли, образованный верхушкой холма, освещенной мутными лучами солнца. В других обстоятельствах я бы нашел это зрелище восхитительным. Но теперь, при необходимости еще до зимы произвести на холме все подготовительные работы с тем, чтобы к Рождеству, как предписал император, уже иметь полный проект Нового Черкасска, согласованный с условиями местности, меня по-настоящему могла восхитить только ясная погода. И потому я тотчас же поднялся на ноги и с радостью вытряхнул из головы утренний сон, как только Освальди разбудил меня словами:
— Погода прекрасная, господин генерал! Прикажете кофе?
Мы быстро позавтракали в шатре. Когда же вышли на воздух, я заметил на лице Освальди выражение хмурой озабоченности, происходившей, как мне подумалось, оттого, что он плохо выспался в эту ночь. Ободряя его, я дружески похлопал его по плечу и сказал:
— У нас сегодня будет много работы, любезный Гаспаро, не так ли?
— Да, конечно, мой генерал, — ответил он. — Но вы посмотрите вон туда.
Он протянул руку в сторону Аксайского займища.
Поначалу я ничего не увидел там, куда указывал секретарь Освальди. То есть, я хочу сказать, я не увидел ничего, кроме той идеально плоской равнины, которая простирается за рекою Аксай, огибающей с юга Бирючий Кут. Вы, наверное, помните, генерал, как в средине прошлого месяца, когда бедственные туманы еще не опустились на окрестный мир, мы вместе с вами озирали с вершины холма эту пустынную равнину. На вопрос подполковника Веселовского, нельзя ли на ней разбить виноградники и разбросать селения, дабы тем самым оживить ландшафт вблизи будущего города, вы тогда только усмехнулись. Из какой-то упрямой неприязни к г-ну Веселовскому вы даже не пожелали объяснять ему то, что потом объяснил ему я при помощи карт и моих скудных знаний здешнего диалекта. А именно — что займище потому и называется займищем, что его занимают воды разливающейся реки[1]. Относительно же Аксайского займища известно, что оно подвержено самым жестоким наводнениям, так как в его пределах сливаются воедино полые воды Аксая и Дона, между которыми и расположена эта несчастная местность. Не только виноградники и селения, вообразившиеся г-ну Веселовскому, но даже стены отменного форта не устояли бы здесь под натиском стихии. Быть может, оттого, что я хорошо это знал, мой глаз, подчиняясь твердому убеждению ума, не способен был какое-то время, после того как Освальди указал на займище, увидеть там то, что я затем увидел.
Реальность неустранима, генерал! И всякий здоровый рассудок всегда возвращается к ней, одолевая силу нечаянного обмана. В обворожительно ясном и глубоком пространстве осенних степей я увидел город, который даже при взгляде невооруженным глазом обнаруживал свое иноземное происхождение. Когда же я осмотрел его более тщательно, воспользовавшись оптическими приборами, у меня уже не оставалось на этот счет никаких сомнений. Однако я приказал секретарю Освальди разбудить г-на Веселовского и г-на Бельтрами. Я считал своим долгом немедленно приобщить их к этому утреннему зрелищу и выслушать их суждения об увиденном.
Не стану передавать вам те сумбурные замечания, которыми сопровождал осмотр г-н Веселовский, чтобы не умножать вашей предубежденности против него. Скажу вам только, что и он, и я, и г-н Бельтрами — все мы скоро сошлись во мнении, что наблюдаемый нами город по наружным признакам не может принадлежать к российской короне. И если г-н Веселовский основывал свои заключения на впечатляющих частностях, к коим следует отнести, во-первых, во множестве видимые над городом чуждые знамена, украшенные конскими хвостами, во-вторых, неопознанные гербы и знаки на обширных полотнищах, развернутых на стенах башен, словно бы по случаю праздника, то г-н Бельтрами, так же, как и я, нашел безусловно чужеродной саму градостроительную мысль, которая выказывает себя в целостном облике города.
Не убежден, однако, что кто-либо из нас способен вам изъяснить как следует происхождение этой мысли или указать безошибочно область мира, где было бы естественно видеть подобный город. Была минута, когда г-н Бельтрами утверждал, что мы имеем дело с тем особенным типом укрепленных городов, какой сложился в южной Италии на береговой линии под воздействием военной необходимости противостоять атакам сарацинских флотилий. Он даже выразился более определенно, сказав, что по тому, как тесно примыкают друг к другу начисто выбеленные каменные строения, а также по общему очертанию город чрезвычайно напоминает ему Сперлонгу, принадлежащую Королевству Обеих Сицилий.
Не знаю, генерал, приходилось ли вам видеть воочию поименованный город, обретающийся на берегу Тирренского моря, на высоком скалистом мысе, в шестидесяти верстах к северу от Неаполя. Однако, думаю, вы будете достаточно осведомлены о нем, если я вам скажу, что этот тип городов отличается парадоксальной сущностью. Называясь цитаделью, такой город не имеет никаких наружных фортификаций, в том числе и крепостной стены. Он может показаться на первый взгляд стихийным скоплением разнообразных зданий, соединившихся в тесное поселение без всякого оборонительного замысла. Но это обманчивое впечатление. Город остается непреступным для противника, ибо в нем не только военные, но и все гражданские постройки подчиняются плану круговой обороны. Подобие крепостной стены в нем образуют здания внешнего круга. Они сдвинуты между собою на такое малое расстояние, что просветы радиальных улиц, выходящих на край города, обретают сходство с расщелинами в скалах и служат своего рода бойницами для обстрела атакующего неприятеля, который даже в случае проникновения в город рискует оказаться в смертельной западне. Сами городские улицы, намеренно искривленные, местами суженные до двух футов и повсюду перекрытые низкими арками, сомнут и парализуют неприятельское войско, не позволяя ему свободно действовать никаким удлиненным оружием, не говоря уже о том, чтобы передвигаться верхом. Такова, генерал, Сперлонга.