Дело одержимого убийцы
Шрифт:
Всё случилось, как она сказала. Когда Але исполнилось восемнадцать, она действительно нашла своих родных и вновь стала жить в своей настоящей, первой, семье. Но о цыганском детстве не забыла. Часто она наведывалась в Трефолево, где окончательно осел барон, и Роза учила ее цыганским премудростям…
— Приехали, — сказал Миша, и Аля очнулась. Черный джип, похожий на акулу, остановился у самого большого здания в поселке — дома барона Джуро. Но не того, которого знавала Аля. А его сына Романа, который вот уже десять лет назад схоронил отца.
Роман вышел встречать их лично. Сердечно обнялся с Мишей —
— Мне недавно звонил Тимур Кочетов, — сказал Роман Але, когда они шли в дом. — Рассказывал, как ты помогла ему с делом этих отморозков, которые своих убивали. Спасибо. Мы уж тут чуть не на осадное положение собирались переходить, хотя у нас и торговли-то толком никакой, ну ты знаешь…
— Да, всё знаю, — равнодушно произнесла Аля, и Роман отчего-то сбился с шага. Аля внутренне захихикала — всё же рыльце у молодого барона определенно было в пушку.
Он говорил о деле «колумбийцев», которое Госнаркоконтроль недавно блестяще распутал не без прямой помощи Али Сочиной. Цыганские кланы в России издавна замешаны в торговле наркотиками, и сравнение с колумбийскими картелями напрашивалось само собой. Особенно, когда появилась банда, без разбору убивавшая сородичей, чтобы присвоить себе весь оборот сразу.
— Ты поторопись к Розе, она с утра тебя ждет, — сказал Роман, помолчав. — Совсем плоха, едва держится. А колдуньям нельзя умирать, дар не передав, могут в немертвых превратиться…
— Много ли ты в этом понимаешь, — прервала его Аля, маскируя тревогу под грубостью. Неужели вечная Роза надумала умирать?! — Она у себя?
— Да, — раздраженно ответил молодой барон и ушел в дом. Он не любил, когда с ним говорили в таком тоне.
…Комната старой Розы пахла лавандой, чабрецом и смертью. Совсем близкой смертью, чуть ли не сидящей на соседней табуретке — на дорожку. Старуха Роза действительно была совсем плоха: она казалась еще меньше и тоньше, чем обычно, похожая под своим ватным одеялом на больного простудой ребенка.
— Аля, — безошибочно определила она по звуку шагов. Голос у старой цыганки был совсем слабый. — Здравствуй, девочка. Хорошо, что ты пришла, а то я уже и так задержалась. Просто чувствовала, что у тебя ко мне дело, поэтому подождала… и дождалась. Спрашивай, девочка. В последний раз.
— Жалко, что ты уходишь, — искренне сказала Сочина. — Но нам ли не знать, что там, на Той Стороне. А дело, если в двух словах, такое: я хотела бы знать способ найти и опознать одержимого. Помнишь, тогда в Киеве ты излечила двоих?
— Тебе нужна… моя иголка, — медленно и прерывисто сказала старуха. Видимо, говорить ей было совсем трудно. — Она тебе поможет… и найти… и увидеть злую силу. Вон она, воткнута в косяке… бери.
Аля огляделась, а потом молча вытащила воткнутую в косяк двери цыганскую медную иглу в полтора пальца длиной. Острие у иглы было совсем закопченое, словно ее неоднократно прокаливали.
— Большая сила против тебя, опасная сила, — едва слышным шепотом произнесла старуха. — Меньшая на поводке у большей… зло погоняет злом. Ты с Защитником…
— Кто это? — спросила Сочина шепотом. — Кто против нас?
Но губы старухи так и остались открыты на последнем звуке «е». Роза умерла.
— До встречи, бабушка Роза, — прошептала Аля и поцеловала ее в лоб.
— Итак, одержимый, — негромко произнес Горячев. — Ярослав Олегович, надеюсь на вашу светлую голову, потому что здесь мои знания исчерпываются исключительно голливудским кинематографом.
Офис отдела «Т.О.Р.» напоминал не то лазарет, не то партизанский штаб. На диванчике спал перемотанный бинтами Валуйский, Скрипка примерно в том же виде обосновался в комнате отдыха. Краснов, Горячев и Лена сидели за рабочим столом, заваленным бумагами — следователь всё-таки распечатал материалы дел, в которых был, по его мнению, замешан маньяк.
— Ну, а что вы хотите о них узнать? — пожал плечами Краснов. — Я могу рассказать о разных точках зрения на феномен одержимости, об известных случаях изгнания бесов в церковной практике…
— Меня, как всегда, больше интересует практическая сторона вопроса, — хмыкнул Горячев, отхлебывая чай из кружки. — Чем они выделяются в толпе, как их найти, чего они боятся, как от них защититься…
— Как правило, ни искать их, ни защищаться никому в голову не приходит, — ответил Краснов. — Проявления одержимости заметны сразу или не заметны вообще. Это если идет речь об одержимости в ее христианско-психиатрическом смысле.
— Христианско-психиатрическом? — с удивлением переспросила Лена. — Это как?
— Это как раз те самые штучки, что так красочно живописует нам Голливуд, — пояснил Ярослав. — «Экзорцист», «Константин» и прочее. А живописует он это дело, как всегда, чуть более красочно, чем оно есть на самом деле. В реальности никто не бегает по потолку и не творит прочей запредельщины. Обычно человек, «одержимый бесами» в христианской традиции, верует сам, и его одержимость заключается в том, что он полностью неадекватно ведет себя с христианской точки зрения: ужасно сквернословит, оскорбляет всех вокруг, священнослужителей ненавидит и боится, оголяет половые органы, норовит вступить в какие-нибудь противоестественные половые отношения — например, с животными. Понятно, почему я называю такие вещи «христиански-психиатрическими»?
— Потому что они все сумасшедшие? — предположила Лена. — На религиозной почве?
— Ну, не совсем. В психотерапии и психиатрии это называется «психосексуальный невроз» — расстройство личности, часть которой упорно подавляется, как правило, с детства. А то, что подавляется, всё время норовит так или иначе вылезти — шила, как говорится, в мешке не утаишь. «Бесноватость» и есть одна из форм проявлений этого подавленного: секса, свободы выражения мнения и тому подобное. Странная и уродливая форма, конечно — но это как пар в котле, который, не находя иного выхода, срывает крышку. Я не отрицаю, что некоторые из них действительно могут «цеплять» на себя каких-то непрошеных гостей в таком состоянии. Но, тем не менее, большинство «бесноватых» явно нуждаются скорее в психиатрической, нежели в магической помощи.