Дело огня
Шрифт:
Увы, время шло медленно, а деньги утекали между пальцев быстро. Тэнкэн не кутил, не покупал девиц и не напивался, хотя временами страшно хотелось: только вкус сакэ мог смыть с языка запах крови, который разливался и густел в жарком воздухе над Столицей. Но чтобы прислушиваться к разговорам в харчевнях — нужно было что-то заказывать, хотя бы чай или данго, а цены росли, потому что продуктов подвозили все меньше. Уже посматривала косо хозяйка Тэрада-я, госпожа О-Тосэ. О-Рё его помнила как друга Рёмы, но Рёма человек широкий, у него полстолицы в друзьях, всех не прокормишь. Тэнкэн подумал-подумал, да и перебрался в храмовую ночлежку, где ночевать давали за медяк.
Воздух там был нездоровый, вода плохая, и лихорадка у Тэнкэна возобновилась, да еще к тому вдобавок набрался он вшей. На хорошую баню денег уже не было, оставалось стиснуть зубы и ждать, блуждая по городу уже без всякой надежды или сгорбившись над учебником в храмовом садике.
Солнце взошло. Человек кормит черную курицу и толстую утку.
Теперь утка будет плавать в пруду. Курица убежала в свое гнездо.
Давай не будем останавливаться у пруда, слишком жарко.
Смотри, как он тих! Пойдем посмотрим на Тома и его рубаху…
Утром девятнадцатого числа его разбудили выстрелы.
Началось!
Тэнкэн выбежал на улицу, повязав фуросики с запасной одеждой через плечо, сунув под пояс учебник и крепко сжимая меч. Голова болела и кружилась, горячий воздух забивал горло, как вата. Юношу едва не стоптали в пыль передовые всадники отряда Курусима Матабэя. Тэнкэн ждал, переводя дыхание, привалившись к ограде — а мимо него шли войска под флагами клана Мори и воззваниями: «Власть Императору, варваров прочь!» Наконец, юноша увидел возвышающуюся над толпой голову Кусака Гэндзуя. Презирая смерть, отважный рыцарь возрождения шагал без шлема.
Юноша бросился к нему. Ближайшие воины Тёсю обнажили мечи, но Кусака узнал юного телохранителя Кацуры, бывшего приятеля Ёсиды Тосимару. Нет, он не имел ни малейшего понятия, где Кацура. И о Каваками Гэнсае не знает вообще ничего. Но если Тэнкэн хочет — может присоединяться…
То, что произошло потом, Тэнкэн помнил слабо. Видимо, обострилась лихорадка: он почти не соображал, что делает — куда-то шел вместе со всеми, с кем-то рубился, потом все бежали, а он остался с небольшим отрядом в заслоне на узкой улочке и приготовился умереть, но тут какой-то умник предложил поджечь дома справа и слева, чтобы враг не мог обойти сзади или сбоку, и обыватели валялись у них в ногах, умоляя пощадить дома, и Тэнкэну все это сделалось вдруг до рвоты противно — так это и есть ваша хваленая «безумная справедливость»? Это и есть битва за правое дело, за Императора? Знает ли Император о том, что творится во имя его? Да будьте вы все прокляты! Он что-то кричал товарищам по оружию, его толкнули в грудь, и от удара о глинобитную изгородь Тэнкэн упал без чувств.
Дома все-таки подожгли, но Тэнкэн не помнил, как это было. Помнил, как помогал вытаскивать из огня жалкий скарб, как бегал туда и сюда то с водой, то с баграми, то с песком, время от времени спал вповалку с какими-то людьми, одинаково черными и закопченными, иногда им что-то выносили поесть, и, запихнув в себя ячменную лепешку или печеный батат, они снова бежали дальше в город — туда, где все еще горело… Потом сознание прояснилось. Тэнкэн вполне отчетливо помнил, как бок о бок с лысым, как монах, татуированным парнищем валил крюками на цепях чайный домик, чтоб не дать пламени перекинуться с него на соседние дома. Парнище ругался и орал на своих помощников так, что чайный домик, кажется, от брани и рухнул, а не от крюков и цепей. Тут запыхавшийся скороход сказал лысому, что ближний квартал уже горит, и парнище плюнул, отцепил крюки и побежал туда, и Тэнкэн побежал за ним и его раздетой командой.
Потом он сидел на каменной поилке для скота среди дотлевающих развалин, и лысый протягивал ему флягу, и Тэнкэн пил вонючее сакэ самого худого разбора, а парнище прямо поверх фундоси зачем-то накинул хаори цвета асаги, с узором «горная тропка». А мимо прошагал отряд в три дюжины человек, и точно такое же хаори носил каждый, а во главе отряда шагал Хидзиката, которого показал Тэнкэну в квартале Гион Кацура-сэнсэй, и по левую руку Хидзикаты выступал гордый, как фазан, молодой господин Сакума. Тэнкэн прикрыл лицо рукавом и флягой, и Хидзиката не узнал его, закопченного и в обгорелой одежде, а молодой господин Сакума, похоже, начал узнавать, только сомневался — верить своим глазам или нет? Лысый подбежал к Хидзикате с докладом, и Тэнкэн предпочел тихо смешаться с толпой горожан, помогавших тушить огонь, и исчезнуть.
Это мерзкое сакэ и стало последним его питьем. От него во рту сделалось так гадостно, что все прочие неприятности перед этим померкли, а неприятностей сложился целый стог: Тэнкэн в борьбе с огнем прожег и ту одежду, что носил на себе, и ту, что держал про запас. Последние медяки не то вывалились из прогоревшего рукава, не то их украли, пока он, обессилевший, спал на пепелище. Достать еды негде: половина города обнищала враз, и от попрошаек трещали храмы и монастырские дворы. Порывшись в развалинах, Тэнкэн нашел несколько хёроганов [60] — таких обгорелых, что нищие то ли не позарились на них, то ли приняли за головешки. Эти рисовые сухари, замешанные на сакэ, немного утолили голод, но жажда разыгралась еще сильней, а к общественным колодцам оказалось не пробиться: пожары продолжались, и вокруг колодцев стояло оцепление из людей Сацума, Айдзу, Кувано или Огаки. Мелькали и хаори цвета асаги, куда ж без них. Тэнкэн не мог рисковать.
60
Хёроган — колобки из смеси гречневой и рисовой муки, замешанные на меду и сакэ, сваренные на пару и высушенные; походная еда.
Частные колодцы у сгоревших домов осаждали сотни погорельцев, поэтому их тоже охраняли — на сей раз городская стража. Тэнкэн попытался встать в очередь, но его меч привлек внимание, и он ретировался, когда двое с дубинками двинулись в его сторону. К часу лошади он так изнемог, что готов был напиться из Камогавы, преодолев брезгливость — и на тебе… Что ж, можно еще вернуться в Фусими — госпожа О-Рё не пожалеет хотя бы воды, вода бесплатная…
Но, приняв решение, он не смог заставить себя подняться и проделать такой долгий путь. Он лежал, обнимая меч и книгу, слизывал пот, выступающий над верхней губой и говорил себе: ну, еще два-три вдоха, и я совершу это усилие. Ну, еще два… или три…
И тут ему пришла в голову еще одна мысль: почти рядом, в нескольких кварталах — дом Ёсида-я в Санбонги, где служит госпожа Икумацу. От этой мысли случился прилив сил: заставить себя дойти до Санбонги оказалось проще, чем тащиться под палящим солнцем в Фусими. Беззвучно стеная, Тэнкэн оперся на меч и встал.
Он плохо знал город, но между Камогавой и каналом Хорикава все улицы располагались правильной сеткой: с севера на юг и с востока на запад. Тэнкэн помнил, что Санбонги — примерно в трех кварталах к югу от императорского дворца. Сам он точно был южнее, вот только не помнил, насколько — выгоревшие кварталы утратили всякое различие между собой. Не сгорел ли Санбонги? И все же туда ближе, чем в Фусими.
Пошатываясь, Тэнкэн зашагал от реки вверх — а солнце двигалось вниз, и било прямо в лицо.
Путь занял больше, чем он думал: во-первых, оказалось, что, бегая по пожарам, Тэнкэн довольно далеко ушел от императорского дворца, а во-вторых, приходилось прятаться в развалинах от патрулей. Тэнкэн знал, что не сможет сейчас убежать, и вряд ли отобьется. Каждый раз, выбираясь из пожарища, он ускорял шаг, чтобы наверстать время и не блуждать по гари после темноты, но головокружение и голодная слабость брали свое. Продвигался он медленно, еле-еле, скрипя зубами от ломоты в костях.