Дело рыжеволосой непоседы

Гарднер Эрл Стенли

Эвелин растерянно кивнула.

– Вам придется испытать еще кое-что, – добавил Мейсон.

– Что именно?

– Сесть в камеру предварительного заключения.

– Думаю, я это вынесу, – сказала она. – Я… Мне ведь не привыкать.

– Есть еще одно… – вздохнул Мейсон.

– Что?

– Дайте языку волю.

– О чем же я должна говорить, мистер Мейсон?

– Обо всем. Я хочу, чтобы вы рассказали репортерам о вашей нелегкой жизни, о том, как вы лишились тех жалких сбережений, с которыми

надеялись завоевать Голливуд, как вас предал этот самый Стаунтон Вестер Гладден, он же Меррил.

– Но разве об этом надо говорить? Разве я не укажу тем самым на мотив преступления? У меня ведь была причина желать смерти Меррила.

– Верно, так оно и получится. Но полиция и сама рано или поздно до этого докопается. Я считаю, что вам же будет лучше, если вы выложите всю подноготную, и сделаете это, не дожидаясь допросов с пристрастием. Вас станут табунами осаждать репортеры, жаждущие услышать душещипательную историю из жизни простой американской девушки. Не обманите их ожиданий. И не забудьте упомянуть, что с тех пор, как вам стукнуло восемнадцать, вы время от времени учились актерскому ремеслу.

– И опять подставить себя под удар? – она с сомнением покачала головой. – Это будет выглядеть так, словно я разыгрываю мелодраму, используя свои актерские способности.

– Именно то, что мне надо! – заявил Мейсон. – Я хочу, чтобы охотники за сенсациями начали вслух гадать о том, кто же вы такая: талантливая актриса, которая успешно водит всех за нос, или бесхитростная простушка, которой органически чужда ложь, поэтому она выбалтывает все как на духу. Чем большую шумиху они поднимут, тем лучше для вас. Любая из газетных статей – и ругательная, и превозносящая до небес – будет вкладом в вашу рекламную кампанию. Как актрисы, имею в виду.

– Бедняжка Полли! Вот твое печенье! – подхватил попугай.

– Должна ли я о чем-то умолчать?

– Боже упаси, – ответил Мейсон. – Выложите им все, без остатка. Как только вы попытаетесь скрыть хоть что-нибудь – пиши пропало. Никто не поверит в вашу искренность. Да и вы изведетесь мыслями об этом своем секрете. Нет уж, никаких секретов. Излейте душу – это лучшее, что можно придумать.

– А как быть с полицией?

– Точно так же, – ответил Мейсон. – Изложите им свою историю и повторяйте ее снова, снова и снова – столько раз, сколько они захотят ее слушать. Ничего не скрывайте.

– Я рада, – сказала она.

– Чему вы рады?

– Тому, что вы советуете мне поступать именно таким образом. Ведь я, мистер Мейсон, и в самом деле ни в чем не виновата.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Ее ресницы при этом дрогнули.

– Прекрасная уловка, – сказал Мейсон. – Так и действуйте.

– Какая уловка?

– Смотреть на человека, которого желаешь убедить в чем-то, широко распахнув глаза.

– Но это вовсе

не уловка, мистер Мейсон! Я была совершенно искренна. Я…

Мейсон улыбнулся.

– Я склонен вам верить потому, что предпочитаю всегда верить клиентам, но этот ваш взгляд с широко распахнутыми глазами – актерский прием.

Она нахмурилась, но тут же расхохоталась.

– Ох, может быть, вы и правы! Я так долго разучивала этот взгляд перед зеркалом, что не заметила, как он вошел у меня в привычку. Это действительно один из тех актерских приемов, которым учил меня Стаунтон Гладден. Разве не забавно, что мне приходится использовать его в связи… в связи со смертью Гладдена?

– Врач, оказавший вам помощь, чувствует себя как на иголках. Полиция в своем обращении по радио подробно описала вас, и он считает себя обязанным позвонить полицейским – тем более сейчас, когда нужда в его опеке отпала. Он наверняка сообщит им, что мисс Стрит увезла вас к себе и уложила в постель после того, как он ввел вам успокоительное. Так что ждите полицию.

– Сколько у меня времени?

– Ровно столько, чтобы успеть умыться и одеться.

Эвелин чуть не выскочила из постели.

– Ну хорошо, – сказал Мейсон. – Мы с Деллой выйдем, а вы примите душ и оденьтесь. Полицейские появятся здесь минут через двадцать.

Мейсон придержал дверь и осторожно прикрыл ее за Деллой. Та вопросительно повела бровью.

– Мы увязли в этом по уши, Делла, – тихо сказал Мейсон. – Отступать некуда. Что касается меня, я предпочитаю принимать слова Багби за чистую монету.

– Чистая монета – это хорошо, – согласилась Делла Стрит, – только как бы с этой монетой не просчитаться.

Из-за двери донесся пронзительный вопль попугая, завершившийся демоническим хохотом.

Глава 14

Поскольку в деле Эвелин Багби была замешана кинозвезда, а само дело казалось сотканным из противоречий, пресса следила за ним с пристальным вниманием.

Фрэнк Нили боялся сцены, точнее, сценических представлений, каковыми являются судебные разбирательства. Нили на время ослеп, когда, входя в зал суда рядом с Перри Мейсоном, получил прямо в лицо залп вспышек фоторепортеров.

– О господи! – шепнул он. – Я понятия не имею, как вести себя дальше, мистер Мейсон. Выступать в суде наравне с вами – это такая дерзость с моей стороны, что…

– Держитесь увереннее, – с улыбкой подсказал Мейсон. – И смотрите на вещи проще. Главное – ястребом следите за свидетелями и манипулируйте их показаниями так, чтобы из них вытекала польза для вашего клиента.

– Если картина преступления, столь живописно воссозданная сержантом Холкомбом, верна во всех деталях, положение нашей клиентки весьма незавидное, – заметил Нили.