Дело Судьи Ди
Шрифт:
Глядя на степенно лакающего пиво кота, Баг достал из рукава трубку и набрал александрийский номер:
– Драг еч? Приветствую тебя. Что? У нас? У нас уже около десяти вечера. А ты, наверное, на службе еще? Ага… Ну да, ну да… Вот именно поэтому я и не хочу принимать начальственную должность. Как подумаю про годовой отчет, три Яньло ему в глотку, так сразу очень эрготоу выпить хочется. Просто неудержимо… Нет, что ты, ничего я не пью, не завидуй. Это Судья Ди пьет. Конечно. Пиво пьет. Тутошнее… Да ничего, не жалуется. Бодро так лакает. Драг еч, так я тебя жду… Непременно встретим! Комнаты есть, а как же! Рядом с моими апартаментами, на том же этаже, спасибо ечу Каю. До завтра. Кланяйся Фирузе и дочери.
Судья Ди поднял морду, облизнулся и требовательно
Гостиница “Шоуду”,
21-й день первого месяца, отчий день,
ночь
Среди ночи Баг проснулся. Вообще на новом месте спалось неважно: все же сказывались четыре часа разницы во времени с Александрией, еще – возможно, и удобное, но, на взгляд Бага, слишком широкое и мягкое гостиничное ложе, да к тому еще пуховая подушка вместо обычного жесткого, набитого сухим гаоляном валика, – все эти излишества долго не давали честному человекоохранителю уснуть, он больше двух часов ворочался, впадая на короткое время в жалкое подобие сна, но потом опять пробуждаясь; пришлось прибегнуть к испытанному способу: повторению про себя длиннющего списка ордусских уездов. Помогло: на семьдесят шестом названии (Умиротворенные Васюки с административным центром в Небесном Гусляре) Баг сбился, его охватил сон – будто лопнула некая внутренняя преграда и усталость от долгого перелета и сопутствующего грядущему дворцовому пиру волнения взяли свое: человекоохранитель провалился в глубокую яму беспамятства, немного напоминавшего кому – без снов и без мыслей.
Судья Ди справился с проблемой сна гораздо легче: обследовав гостиничные покои во всех подробностях и вдосталь налакавшись “Ласточкиного дома”, кот презрел привезенный из дома специальный корм для крупных, находящихся в расцвете сил и творческих устремлений котов, улегся в ногах у хозяина, глубоко вздохнул и через минуту уже спал, не забывая, однако, фиксировать движения окружающего мира чутким ухом.
Именно он и разбудил хозяина: в своем забытьи Баг почувствовал, как Судья Ди вздрогнул всем телом, потом вскочил и принялся топтаться по его человекоохранительским ногам.
Баг вынырнул из черного глухого сна и спросонок по привычке положил руку на лежавший в изголовье меч – тот самый “Разящий дракон”, с которым теперь ни на миг не расставался. Тут же мысленно одернул себя: что за несообразность! хвататься за меч в самом сердце империи, в двадцати минутах хода от императорских чертогов! Но что-то в комнате было не так, что-то тревожило Бага… и он не стал снимать руку с меча.
Стояла темень – человекоохранитель плотно занавесил все окна, чтобы непрерывное мерцание огней живущей ночной жизнью столицы не мешало спать. Было так темно, что ланчжун с трудом нашарил взглядом силуэт Судьи Ди: кот стоял напрягшись – непонятно, то ли вот-вот прыгнет, то ли, наоборот, даст деру, – и пристально смотрел в угол комнаты, туда, где между небольшим буфетом и одежным шкапом стояли, помнил Баг, два покойных кресла и между ними низкий столик с газетами. Сейчас кресел было не видно, однако же Судья Ди пристально уставился именно туда
– Что такое? – хриплым шепотом спросил у кота Баг, садясь на ложе и потянувшись к Судье Ди; коснулся спины хвостатого: тот вздрогнул, дернул хвостом, но взгляда от кресел не отвел; а шерсть между тем стояла на коте дыбом. – Что случилось, Ди? – Баг, не выпуская меча, спустил ноги на пол; откинув теплое одеяло, легко и бесшумно встал. Вгляделся.
И тут же взялся за рукоять – от одного из еле различимых кресел отделилась невысокая фигура. Шагнула к Багу. Судья Ди коротко, угрожающе зашипел.
Баг машинально потянул меч из ножен – слегка, цуня<Цунь – немногим более трех сантиметров. > на три-четыре, хотя фигура застыла недвижимо при первых же звуках вразумляющего предупреждения, изданного хвостатым фувэйбином. Баг незаметно
– Кто вы, преждерожденный? – глухо спросил Баг. – Кто вы и какого Яньло вам тут надобно среди ночи? – Меж тем Судья Ди выгнул спину и слегка присел: казалось, кот отчаянно хочет прыгнуть на незваного гостя, но какое-то сомнение удерживает хвостатого от этого шага.
Молчание было им ответом.
Но мгновение спустя темная фигура медленно, нерешительно что ли, подняла обе руки – пустыми ладонями вперед; лицо засветилось бледным, неживым светом.
Девушка!.. Ханеянка прекрасной наружности, бледная как мел, с насурьмленными бровями, густо подведенными глазами, а глаза большие-большие – глазищи! – горят невыразимой тоской. Красные, обильно напомаженные губы дрогнули, шевельнулись, тонкое лицо исказилось гримасой то ли боли, то ли отчаянья: девушка словно что-то пыталась сказать, но не могла. Губы шевельнулись сызнова, уже увереннее, произнося беззвучно какие-то слова, – но Баг никогда не умел читать по губам, хотя подобные специалисты были в Александрийском управлении, и ничего не понял. Это удивительно бледное лицо – можно даже сказать, выбеленное, словно у исполнителя роли злодея с подмостков ханбалыкской драмы (но в ту минуту Баг готов был поклясться, что белила здесь вовсе ни при чем), – это белое лицо приковывало к себе взгляд ланчжуна безысходным страданием, а немые движения губ казались ему исполненными такой нечеловеческой мольбы, что александрийский человекоохранитель невольно ослабил хватку и меч скользнул в ножны.
Девушка снова легко развела руками, невесомо встрепенулись ставшие видными в неверном свете, струившемся от ее лица, широкие рукава дорогой одежды: неукрашенного уточками-неразлучницами тюлевого верхнего халата, – и отступила на полшага; низко поклонилась Багу, а потом, отдельно, – фувэйбину Александрийского Управления внешней охраны Судье Ди.
– Ладно, – проговорил негромко Баг и осторожно положил меч на ложе, недалеко впрочем, чтобы без труда подхватить при надобности. – Слушаю вас, драгоценная преждерожденная.
Гостиница “Шоуду”,
22-й день первого месяца, первица,
утро
Спустившись утром в гостиничную трапезную, Баг спросил традиционный ханбалыкский завтрак для себя и молока для Судьи Ди. В роскошном трапезном зале – выполненном в традиционном для восточной столицы духе: маленькие столики для двоих-троих, много четырех едоков, ровными рядами расположившиеся вдоль низких, по плечо, деревянных, изукрашенных искусной резьбою перегородок, создававших иллюзию уединенности, – было малолюдно. Баг проснулся довольно поздно и по своим меркам, а уж для ханбалыкцев время настало самое дневное, рабочее, они вообще ранние пташки, эти ханбалыкцы. И то: “Поднимающийся на рассвете угоден духам предков и имеет больше времени служить родителям”, – писал в двадцать второй главе “Бесед и суждений” Конфуций.
Лишь несколько человек – по виду таких же, как и сам Баг, приезжих, – неторопливо вкушали утреннюю трапезу, или, как говорят столичные жители, чифанили<От китайского чи фань – “есть рис”; поскольку испокон века китайский народ был озабочен проблемой питания, основной едой всегда считался именно рис, а прочие блюда, в том числе мясные, рассматривались как закуска к рису, без которой при необходимости можно обойтись и вовсе. >, а в дальнем углу четверка богато одетых преждерожденных что-то горячо обсуждала, дымя длинными ханьскими трубками и маленькими глоточками попивая чай.