Дело Варнавинского маньяка

Свечин Николай

— Милости вам, добрые люди, от Господа нашего Вседержителя, сирот утешителя… вам и чадам вашим… от щедрот Его неисчислимых… и здоровья во все времена! — как-то уютно прогундосил дедушка и истово перекрестился на икону.

— Садись, Варлам Нифонтович, — приветливо сказал Бекорюков. — Чаю хочешь?

— Благодарствуйте, — поклонился «король Пето».

— Лузгин! Еще стакан! Ну, дедушка, как твое здоровье?

— Спасибо, ваше благородие. Господь уж скоро призовет…

— Ты мне это уже пятый год обещаешь, а он все не зовет! Ну, шучу,

шучу… Я тебя, старик, позвал по делу. Сослужи-ка нам одну службу, и будет тебе от меня за то особая благодарность.

— Со всею душою, что смогу, ваше благородие Галактион Романович.

— Мы хотим поймать маньяка, что убивает в городе детей.

Старик перекрестился и пробормотал себе под нос молитву.

— Здесь есть лицо, тебе не знакомое, но оно тоже участвует в розыске.

— Господин Лыков нам очень даже знаком, — возразил старик, бросая на сыщика быстрый зоркий взгляд. — Богобоязненный. Хочет в Нефедьевке каменный храм строить. Хорошее дело!

— Это правда, Алексей Николаевич? — обратился к сыщику штабс-ротмистр.

— Да, собираюсь. Только я об этом никому, кроме семьи, не рассказывал!

Бекорюков довольно хохотнул:

— А что я вам говорил про короля Пето?

И повернул к старику сразу посерьезневшее лицо:

— Помоги нам, Варлам Нифонтович! Не желаем мы больше этого зверя терпеть.

— А… чем помочь-то? Мы люди маненькие…

— Иван Иваныч Щукин полагает, что убийца — беглый арестант, уголовный в розыске или дезертир. Возможно, он прячется в здешних лесах. Например, у старообрядцев. Таких в округе немало по зимам случается, но они все на лето уходят на заработки. А этот не уходит. А теперь скажи мне: есть в моем уезде такой человек? Ты же все про всех знаешь. Только честно скажи.

Король нищих задумался. Взгляд у старика стал ясный и мудрый — он действительно желал помочь властям…

— За последние дни мы захватили двоих таких подозрительных людей. Один…

— Мишка, что на безымянном озере скрывался, поблиз Быструхи. Второй в Шуде, у Базилевского.

— Точно. Но это не они.

— Мишка очень даже подходит. Черной души человек.

— Это так. Но, когда совершились первые два убийства, он еще жил в Кинешме. Тут кто-то другой. Подумай, дедушка. Перебери всех.

Старик закрыл выцветшие глаза. В кабинете стало тихо. Поливанов начал было звякать ложечкой в стакане, но исправник сделал ему предостерегающий жест.

Молчание продолжалось минуту, после чего «король Пето» словно проснулся:

— Есть другой человек. Похожий, как описывал твое благородие.

— Где?

— Сидит он на Медвежьей Ноздре.

— Рукой подать отсюдова! — оживился Щукин. — По прямой не более десяти верст, по дороге пятнадцать.

— Покажи на карте.

Щукин подошел к стене, где висела карта уезда, и ткнул в поворот реки повыше Варнавина:

— Вот здесь. Ветлуга тут изгибается, образует широкий плес. Посреди плеса остров.

— Так, так, — согласно закивал старик.

— Ловко!

Мы его в Урене ищем, а он в десяти верстах от Варнавина, — расстроился штабс-ротмистр. — Варлам Нифонтович, валяй дальше рассказывай. Кто он такой? Почему ты на него подумал?

— О первых, он тама уже три года. Неспроста! На лето далеко не уходит, все по уезду вертится. Это о вторых. А о третьих, поганых привычек. Срамно даже говорить.

— Что за привычки? Не тяни, божий одуванчик!

— Он первое время у беспоповцев жил, в Кирилловском ските. Выгнали. По деревням пытался — выгнали.

— За что?

— К отрокам приставал.

— Он, стервец! — вскочил со стула исправник. — Голову на отсечение, что он!

— Похоже, нашли, — согласился с ним Лыков.

— Ну-ка, дед, расскажи подробнее, где этот ферт обретается, — подсел к старику Щукин.

— Почитай, прямо под Ноздрей. Болотце там есть малое и три озерка. Он при озерках теих и поселился. Дороги туда ниоткель нету. Одна есть убогая тропа от Глухой деревни к выселку Камешник. Малоезженая. Вот с нее справнее всего подобраться. Однако ты, Ванятка, сторожись: у антихриста леворверт имеется.

— А имя у него есть? — полюбопытствовал исправник.

— На Вовку отзывается. Беглый, откуда-то с Москвы. Душегуб, стало быть.

— А что, в Москве все душегубы? — съязвил поручик.

— Через одного. В наших тихих местах их не надо бы…

— А в Варнавине он часто бывает, Вовка этот?

— По надобностям. На базар когда али в лавку. Помнетя-сь, ваше благородие, о прошлом годе на Савватия-Пчельника [98] у купца Селиванова приказчика зарезали? И кассу забрали.

98

27 сентября по старому стилю.

— Ну?

— Вовкина работа.

— Та-а-к… — прорычал штабс-ротмистр. — Вот и объяснение! Поди, сынок в том деле наводчиком был, на отцовскую кассу громилу навел, а барыш на пару делили. Понятно теперь, почему именно он господину Титусу записки писал. Эх, Ваня, Ваня, гнилой ты человек… Но Вовка каков! Столько крови на себя взял! Довольно ему гулять. Щукин, едем на Медвежью Ноздрю немедля. Аж руки чешутся!

— Я с вами, — вставил Лыков.

— Буду только рад. А тебе, Варлам Нифонтович, упрек от меня. Почему раньше молчал про такие дела?

— Дык… вы и не спрашивали… — сделал глупое лицо старик.

— Ладно, дед, иди. И смотри у меня там! — неопределенно погрозил Бекорюков. Как только дверь за «королем Пето» закрылась, исправник вскочил:

— Сам этого мерзавца возьму! Как медведя в берлоге! Обязательно чтоб живым — а то вдруг снова не он? Нет, тут нужна полная уверенность!

Лыков, с одной стороны, был согласен, с другой — у него перед глазами стояло застывшее лицо матери убитого ребенка. Надо ли такую мразь живьем брать?