Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
Линда вскрикнула от боли, я врезал по заднице наотмашь, оставив отпечаток на белой коже, так, что медсестричка рванулась от меня, но не дал свободы — начал трахать её зло, яростно, глубоко и быстро. Линда вскрикнула, когда сгрёб в ладонь её плоть и оттянул слегка, перекатывая между пальцев.
Передвинул руку, зажав ей рот и придавливая к полу лицо, повёрнутое вбок. Порол её нещадно и грубо, глядя на грудь, распластавшуюся на полу, на покрасневшую ягодицу, на затянувшийся возбуждением и болью взгляд.
Женщина открыла рот, рвано дыша, и стонала, вскрикивая
Вытащил член и встал, дёрнул её, поворачивая лицом. Схватил за волосы обеими руками, притянул рот к горящей от похоти головке и вбился глубоко, не давая вдохнуть.
Она упиралась в мои бёдра руками в попытке оттолкнуть, но я трахал в рабочее горло безжалостно, на весь свой размер, чувствуя, что предвкушение подкатывает медленно и лениво — увы, сатириазис[1] награждает лишь неуёмной похотью, но не делает неустанным трахарем.
А кончить хотелось — лишь кончая я становился счастливым.
— Сука! Убери руки! — крутанул бёдрами, отцепляясь от коготков. — Хочешь, чтобы отпустил быстрее — делай что-нибудь!
У неё по щекам текли слёзы, когда я снова вбился в горло до рвотного позыва. Линда схватилась за мои яйца и начала массировать их и промежность, настойчиво лаская простату.
Я прикрыл глаза, концентрируясь на слабых ощущениях предоргазма, и помогал себе рукой, плотно сжав член между пальцев, будто выцеживал из себя наслаждение.
Когда оргазм всё же потёк к головке горячей струйкой, вжался в глотку Линды, насадив её рот на себя, и слабо истёк в резинку. Слабое удовольствие, никакого кайфа. Когда дрочу — и то ярче.
Отпустил женщину, и она, покрасневшая, задышала часто, хватая воздух. Только шагнул в сторону, натягивая штаны, и её вывернуло.
— Тебя тошнит от меня, а всё глазки строишь, титьками трясёшь, — я стянул презерватив и бросил на пол. — Прибери тут. А потом чтоб я тебя здесь не видел. Уволена.
Прижимая к себе висящие груди, Линда прохрипела, откашливаясь и всё ещё сдерживая тошноту:
— Не надо, пожалуйста!
Подошёл к ней и схватил за щёки, поднимая лицо. Наклонился низко и зло процедил:
— Ты же не думала, что можешь разговаривать со мной, как с дворовым ёбарем? Забыла, на кого работаешь? Или, торгуя пиздой, решила, что можешь не обращать внимания на клиентов клиники? Скажи спасибо, что волчий билет тебе не выписываю… Ну? Я не слышу!
— Спасибо, — прохрипела Линда, и я оттолкнул её так, что она села голой задницей в свою блевотину.
Встал, подошёл к раковине, схватив попутно полотенце, вымыл руки и ушёл, оставив дверь нараспашку.
Несси сдала все анализы, прошла осмотр и получила противозачаточные. Я оставил её в том же кресле, где она ждала приём, а сам прошёл с другом в его кабинет.
— Ну что скажешь?
— Врачебная тайна. Помнишь? — Я поморщился, Расс усмехнулся и снизошёл: — Клиторомегалия. Порок развития в процессе половой дифференциации эмбриона с отклонениями в сторону интерсексуальности, бывает у очень малого процента женщин. Скорее всего, она бесплодна, и у неё повышенное либидо… — Я улыбнулся. Мы с тобой одной крови, Несси, ты и я. — …Такая аномалия сопряжена с серьёзными патологиями внутренних органов. Я назначил ей полное обследование, она хочет сделать пластику…
Я не успел обрадоваться, что Несси тоже любит трахаться, как друг решил испортить мне девочку.
— Отказать. Я её трахать собирался, а не лечить.
— Она может обратиться в другую клинику…
— У неё нет страховки.
— Зато у тебя есть член, чтобы её трахать.
— Расс…
— Ты спустил миллион на проституток…
— Я собирался её просто трахать… — напомнил на всякий случай, пресекая нравоучительную нотацию.
— Иди, трахай, — почему-то рассердился друг. — Зачем тогда привёз её сюда? Раньше за тобой такого не водилось.
— Мне нравится её клитор! — решил я признаться, почему против операции. Такую красоту портить!
— А ей?
Быстрая словесная перепалка закончилась, потому что я знал ответ — ей не нравится. Очень не нравится. До комплекса неполноценности. А я козёл, но не конченая сволочь. Настроение кануло в глубокую клоаку. Расс похлопал меня по плечу и заметил:
— Линда долго пьёт «кофе»… — посмотрел на меня вопросительно, выглянув в приёмную.
— Она захлебнулась желчью, и я её уволил… — Расс сложил удивлённо брови домиком, я пояснил: — Это было непрофессионально — косо смотреть на клиента клиники.
Теперь я похлопал друга по плечу и вышел. Эта клиника — часть моего бизнеса, я могу уволить кого угодно, когда угодно и за что угодно. И право последнего слова и хлопка по плечу всегда остаются за мной.
Несси назвала адрес меблированной комнаты в Бронксе недалеко от стадиона «Янки». Я хорошо знал эти постройки сороковых годов. Девятиэтажные, будто сбившиеся в стайку, совершенно ничем не примечательные дома из жёлтого кирпича.
Эту сторону Манхеттена я узнал тоже быстро: трущобы здесь перемешались с фешенебельными кварталами, и тёмная сторона Америки таки проявилась — молодых и старых за чертой бедности тут оказалось много, бомжи встречались чаще, чем я привык видеть в Москве, и вот их, а не гологрудых девах, гоняла и гнобила полиция.
Уже позже, путешествуя с отцом по штатам, я понял, что в США только некоторые города подпирали стратосферу небоскрёбами. Нью-Йорк, Чикаго, Вашингтон, Лос-Анжелес, Хьюстон, Финикс, Даллас… Это для космополитов. Для американского народа страна в основном высотой в два этажа и далеко не такая сияющая благополучием, как знаменитые огни Манхеттена.
Я размышлял об этом, пока ехал к дому Несси, чтобы не думать о том, что девушка решится на операцию. Мне не хотелось затрагивать эту тему. Я злился на неё за её клитор, так и стоявший перед глазами и вышибавший дух от накатывавшего жгучего желания его рассматривать и трогать.