Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
— Расс, теперь ты просто обязан на мне жениться, — стонал я, лёжа кверху голой задницей на его коленях.
Он задумчиво согласился:
— Я об этом же подумал. Детей у нас, конечно, не получится, но оно и к лучшему…
Глава 12. «Кусай, девочка, загрызи меня, порви…»
Она меня строчила…
Хотела ли я его? Странный вопрос, если он сам же и оставил меня на пике возбуждения, не позволив кончить, а потом весь вечер не упускал случая поддержать во мне этот голод. Да, я хотела Никиту.
То, что он сам размазал по моему лицу крем, было так интимно и доверительно, что в груди защемило от нежности к нему. Хотелось сбросить сорочку и почувствовать его мощное тело кожей, прильнуть к нему и наполниться им, ощутить твёрдость и движение внутри себя.
В мыслях проносились образы, как мы займёмся сексом, когда все уйдут. Спорт и алкоголь расковали меня. В спорте невозможно быть неискренним, любое движение — откровенность, естественность.
Добрый смех над моей неловкостью, добродушное подтрунивание друг над другом, радость победы и понимание, что противники поддаются, потому что видят во мне женщину, но не слабого игрока — всё это волновало, возбуждало и радовало.
Я вдруг поняла, что Теренс и Рассел безоговорочно считают нас с Никитой парой. Только он мог подхватить меня на руки и закружить, уткнуться в мои волосы, вытереть с губ соус или даже собрать его ртом и облизнуться, закрыв глаза от удовольствия.
И теперь он спрашивал, хочу ли я его? Да! И ещё я хотела рассмотреть его всего, всего потрогать. Доставить ему удовольствие и сделать это так нежно, чтобы он почувствовал ко мне то же самое — как щемило моё сердце от одного взгляда на него.
— Я хочу сделать тебе массаж… Хочешь? Правда, я та ещё умелица…
— Давай! У меня и масло где-то было. Сейчас принесу.
— Не надо, — поспешно остановила, схватив за руку поднявшегося мужчину, — у меня есть.
Я быстро поднялась и вошла в ванную за маслом, которое делала сама. Его лёгкая фактура и аромат скошенной травы с ноткой сибирской пихты мне очень нравился, но мне не подходил совершенно, а вот Никите…
Русский! Это почему-то очень волнительно! Само слово необычно, ведь никто не скажет «американский человек» или «немецкий», «афроамериканский», а вот «русский человек» — это что-то… необъятное… непостижимое… душевное… и несгибаемое. Да. Никита такой и есть.
Я поняла, что его невозможно изменить, его нужно принять вот такого — целиком и полностью. Он даже двигался слегка вразвалочку, неторопливо, как тот известный образ огромного бурого медведя — матёрый и смертельно опасный, но если приручить…
Нет, не плюшевый мишка. Он не изменится, даже если его приручить. Он просто возьмёт под свою защиту, будет крепко держать когтями и согревать своим теплом.
С Никитой что-то творилось. Он смотрел на меня то со жгущей злостью, то так ласкал шёлковым взглядом, что мурашки дыбили кожу, и низ живота сводило судорогой предвкушения.
Когда он набросился на меня в спальне неожиданно, безумно, не понимая, что творит, я не боялась его. Его грубые толчки и отчаянный рык, похожий на призыв о помощи, захлестнули меня желанием спасти его, не зная от чего.
Я просто расслабилась, целовала его закрытые глаза, заливавшиеся потом, его губы, сжатые в тонкую линию, побелевшие от напряжения и твёрдые, гладила его закаменевшие мышцы и подавалась ему навстречу, понимая, что он насиловал меня. Невольно. Яростно. Больно. Я, наверное, ненормальная — чувствовала к нему только нежность…
Но кончить не смогла — тело будто заклинило на диком возбуждении, не позволяя разрядиться.
Он будто что-то выбивал из себя, стремился от чего-то избавиться и страдал, что это невозможно. Его оргазм — мощный и короткий — не принёс ему того, что он ждал. Я это знала на каком-то непонятном мне уровне.
Это насилие, как прыжок в бездну и последний шанс на спасение одновременно. Он ластился и тут же драл меня, как зверь, он целовал и тут же стискивал так, что я не могла дышать и шевелиться, он губил меня и возрождал.
Я влюбилась в него. В этого зверя. Я перестала его бояться. Я не осуждала его. Ни капельки. Он такой — Никита. Невероятный. Огонь. Космос. Запределье.
— Ложись на живот, Никита, — отголоски мыслей отозвались в голове проникновенными нотками. Мужчина среагировал на них — его зрачки на миг заполнили синеву глаз и сузились. Он разделся догола и послушно растянулся поперёк постели, положив голову на руки. — Расслабься и закрой глаза.
Никита повиновался, оставив на губах лёгкую улыбку. А я открыла бутылочку с маслом и перевернула её над спиной между лопаток. Надавила на дозатор и проследила за тоненькой зеленоватой струйкой. Кажется, даже ощутила, как прохладная капля коснулась его кожи, и сама покрылась мурашками.
Я протянула масляную нить вдоль его позвоночника до ямочек над ягодицами, налила масла в ладошку и коснулась Никиты. Горячий, будто кипящий вулкан, ещё не проявивший свою пугающую мощь. Гладкая загорелая кожа, под которой толстые латы мышц.
Я ощупала и огладила каждую, не спеша, перемещая ладошки по его телу, чуть нажимая пальцами, оставляя исчезавшие, как след на воде, дорожки. Провела по плечам, опустив его руки, прошлась по ним кончиками пальцев и сползла к его ногам, сжав их бёдрами. Робко положила руки на его поясницу — было неловко, я не отрывала взгляд от округлостей ниже пояса, и Никита будто угадал моё смятение.
— Не бойся. Мне нравится всё, что ты захочешь сделать.
Я смущённо улыбнулась и провела руками по его бёдрам, скользнула к внутренней стороне, и Никита раздвинул ноги, заставив устроиться между них.
«Кусай, девочка, загрызи меня, порви…» — эти слова весь день всплывали в памяти. Он кусал, рвал меня, грыз и трахал, и хотел этого же от меня. Хотел страсти и напора, жара и огня. Но сейчас меня переполняла нежность.
Я наклонилась и, сжав половинки пальцами, осмелев, прошлась по ним лёгкими укусами. Никита тихо застонал, а когда я опустила руку между его ног, чуть приподнялся. Скользнув ладошкой по твёрдому члену, сжала его, и Никита слегка задвигал бёдрами.