Дело застенчивой обвиняемой
Шрифт:
Судья Эшхерст подумал с минуту, а потом сказал:
– Возражение поддерживается.
– Не посоветовали ли вы обвиняемой, что для нее было бы выгодно, если бы вы провели ей проверку сывороткой истины?
– То же самое возражение, – сказал Мейсон.
– То же самое постановление.
– Вы давали обвиняемой наркотик семнадцатого сентября?
– Да.
– Было ли предназначением этого наркотика преодолеть так называемый механизм защиты, который мог помешать пациентке раскрыть те факты, которые она могла считать вредящими ей?
– Да.
– Был ли у вас в тот раз магнитофон?
– Да.
– Сделала ли пациентка заявление, которое было записано на магнитофон?
– Теперь, с позволения высокого суда, – сказал Мейсон, – я возражаю против вопроса на том основании, во-первых, что он некомпетентен, неуместен и несуществен, что, как выявилось, пациентка находилась под воздействием наркотиков, и поэтому все, что было заявлено в то время, являлось плодом одурманенного воображения. Во-вторых, вопрос призывает к раскрытию конфиденциальных сведений, и, в-третьих, что если в магнитофонной ленте и содержалось какое-либо признание или сообщение, то это не дает подобающих оснований, поскольку в этом нет никакого доказательства состава преступления.
– Итак, – сказал судья Эшхерст, – мы подходим к сложному вопросу юридической ситуации, который, как в общих чертах понимает высокий суд, должен был возникнуть в ходе судебного разбирательства. Я думаю, что этому спору следовало бы состояться вне присутствия присяжных. Высокий суд должен заметить, что этот вопрос в том виде, в котором он сейчас задается, не дает ответа, который подтвердил бы все сделанные возражения. Насколько я понимаю, обвинение хочет показать, что магнитофонная запись была произведена, а затем отпустить доктора. Обвинение желает представить эту магнитофонную запись в качестве признания обвиняемой и просит, чтобы эта запись была прослушана присяжными.
– Это верно, ваша честь, – сказал Гамильтон Бюргер.
– Однако, – сказал Мейсон, – раз нам предстоит встретиться со всеми этими фактами, то мы можем встретиться с ними и сейчас.
– Я думаю, что на этот раз я отклоню эти возражения, пока мы не закончим с предварительными выяснениями, – постановил судья Эшхерст.
– Вы сделали магнитофонную запись? – спросил Гамильтон Бюргер.
– Сделал.
– И где она была?
– Я положил ее в свой сейф.
– И что случилось с ней после?
– Она была передана полиции моей сиделкой.
– Я демонстрирую вам магнитофонную бобину, на которой красным карандашом и, предположительно, вашим почерком сделана надпись, гласящая: «Разговор с Надин Фарр, 17 сентября», и спрашиваю вас: сделана ли эта надпись вами?
– Да, сэр.
– Это все, – торжествующе сказал Гамильтон Бюргер.
– Несколько вопросов, – сказал Мейсон. – В тот момент, когда была сделана эта магнитофонная запись, являлась ли Надин Фарр вашим пациентом?
– Да, сэр.
– И вы старались вылечить ее?
– Да, сэр.
– И вы почувствовали, что для того, чтобы вылечить ее эффективно, нужно знать факты, которые могли быть выявлены путем вопросов и ответов во время проверки сывороткой истины, так?
– Да, сэр.
– И вы провели эту проверку как психиатр, врач и хирург?
– Да, сэр.
– Скажите, а не находилась ли в тот момент обвиняемая под воздействием наркотиков?
– Да, сэр.
– Она понимала, что она делает?
– Здесь вы касаетесь весьма специфической психологической ситуации, мистер Мейсон. Одна часть ее сознания понимала, что она делает какое-то заявление и отвечает на вопросы, а другая часть ее сознания была подавлена наркотиками до такой степени заторможенности, что не могло быть никакого сопротивления.
– Ее сознание и сила воли были ослаблены наркотиками, которые были применены вами в процессе лечения?
– Да.
– И вы задавали вопросы и получали от нее ответы как врач, ставящий диагноз состоянию пациента, и это было доверительной информацией?
– Да.
– Вы проводите много подобных исследований, и каково их назначение?
– Да. Они дают оценку определенным эмоциональным конфликтам на основании получаемых ответов.
– А эти ответы всегда вразумительны и точны?
– Нет.
– Есть ли вероятность, что ответы, которые вы получили на свои вопросы в данном случае, неточны?
– Такая вероятность существует.
– Вы знакомы с таким феноменом, как разговаривание во сне?
– Да.
– Было ли состояние обвиняемой сходно с тем, которое вызывают разговоры во сне?
– Очень схоже. Это был искусственно вызванный разговор во сне.
– Это все, – сказал Мейсон.
– Одну минуту, – сказал Гамильтон Бюргер. – Если бы заявления, сделанные пациентами во время исследования с помощью сыворотки истины, были бы неточны, тогда не было бы никакого смысла в проведении такого исследования, доктор.
– Я не говорил, что эти ответы были неточны. Я сказал, что существовала вероятность того, что они могут быть неточны.
– А достаточно ли велика вероятность, чтобы опровергнуть ценность этой проверки? Не взяли ли вы у этой пациентки деньги за лечение, не имевшее никакой ценности?
– Разумеется, нет. Следует понимать, как надо оценивать подобные ответы. Иногда, даже если сами ответы неточны, можно оценить эмоциональное состояние пациента.
– Следовательно, согласно вашему диагнозу, эта проверка имеет ценность?
– Определенно.
– И с помощью этой проверки вы рассчитывали выяснить, что было причиной чувства вины со стороны обвиняемой?
– Возражаю против этого вопроса как апеллирующего к проблеме лечения, – сказал Мейсон. – Он уже задавался, и возражение было поддержано. Он направлен на проникновение в отношения между пациентом и врачом и предполагает факт, не бросающийся в глаза.
– Я думаю, что вы теперь идентифицировали эту магнитофонную запись, мистер прокурор, – постановил судья Эшхерст. – Полагаю, что любые дальнейшие вопросы должны быть ограничены, кроме общих вопросов, которые касаются умственного состояния пациентки в момент, когда была сделана запись. Я думаю, что вопрос, поставленный перед высоким судом, будет теперь вертеться вокруг попытки представить эту магнитофонную запись.