Дело Зорге. Следствие и судебный процесс.
Шрифт:
Труднее было делать то же самое в отношении японцев—Мияги и особенно Одзаки. Зорге акцентировал внимание следователей на том, что он нуждался в них главным образом как в советниках и консультантах и в своей работе наиболее важным считал не сбор информации, а «умение проанализировать материал и дать ему оценку с общеполитической точки зрения. Я никогда не считал, что сам могу решить любую проблему в отношении Японии, — продолжал Зорге. — Часто она решалась после того, как я узнавал оценку Мияги и особенно Одзаки» 39.
Он также категорически отрицал причастность к его организации Лины Клаузен, утверждая,
Аналогичную линию он проводил и в отношении японцев, которые были обвинены как соучастники его группы. Тэйкити Каваи? Действительно, ранее, в Шанхае, ему
36 «Информационный бюллетень...», август, стр..4. 87 «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. 192.
58 Там же, стр. 191. 89 Там же, стр. 202. 40 См. там же, стр. 145.
доводилось встречаться с ним несколько раз, но в Токио Каваи никакой роли в работе группы не играл и лично ему, Зорге, не давал какой-либо информации. Сигэру Мидзуно или Есинобу Кодай? С каждым из них он встречался раз или два при случайных обстоятельствах в одном из токийских ресторанов. Но мало ли было у него различных встреч за все эти годы пребывания в Японии? Ни один из этих двоих, говорил Зорге, не входил в состав его группы и никакой информации ему не давал 4|.
Небезынтересно отметить, что даже генерал Уиллоу-би, пытавшийся в своей книге наделить Зорге всяческими пороками, в результате ознакомления с материалами следствия и суда пришел к заключению, что Зорге всячески преуменьшал значение деятельности Вукелича и других своих помощников, стремясь таким путем облегчить их участь42.
Со страниц следственного дела, из воспоминаний и отзывов всех тех, кто знал Рихарда Зорге, он предстает перед нами как человек большой душевной щедрости, скромный, отзывчивый и чуткий товарищ, глубоко переживавший несчастье близких ему друзей и всегда готовый прийти им на помощь. Всем сердцем он сочувствовал больному туберкулезом Етоку Мияги, выделял ему средства на лечение и мечтал о том, что со временем отправит Мияги на один из крымских курортов43.
Зорге глубоко волновала судьба Ханако Исии. Хорошо зная произвол японской полиции, он опасался, что ее могут подвергнуть репрессиям. По словам Тосито Оби, Зорге наотрез отказался «впутать в дело» Ханако Исии. Он говорил Есикава: «Я прошу ни в коем случае не преследовать Исии-сан. Она совершенно не имеет никакого отношения к моей деятельности разведчика»44.
Крепкими узами дружбы до самого смертного часа были связаны Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки. Даже тюрьма и угроза смерти не поколебали взаимного уважения и глубоких чувств, которые питали друг к другу эти два необыкновенных человека на протяжении всех
41 См. там же.
лет их знакомства. Находясь в тюрьме, Одзаки отзывался о Зорге как о человеке, «глубоко преданном своим принципам», отдающем «весь жар своего сердца» работе. «Зорге, — писал Одзаки, — всегда был сердечным м добрым моим другом и продолжал оставаться таковым до самого
Высокая идейность и убежденность в правоте своего дела, глубокая эрудиция, смелость и инициатива — все эти качества Рихарда Зорге снискали ему заслуженную любовь и уважение соратников, создали прочный авторитет опытного и надежного руководителя. Это в решающей мерс определяло стиль работы и взаимоотношений участников группы, основанных на идейной общности, взаимном доверии и товариществе.
«Мы всегда встречались как политические товарищи, свободные от каких-либо формальностей дисциплинарного порядка, — писал в своих «записках» Бранко Вуке-лич. — Зорге никогда не приказывал. В случае срочной работы или необходимости сделать что-либо он просто разъяснял тому или иному эту нсбходимость и подавал мысль, как поступить, чтобы наилучшим образом выполнить задачу. Иногда же он лишь задавал вопросы, чтобы выяснить, как мы намерены действовать... он обращался к нашей политической совести и к нашим дружеским чувствам... Он никогда не запугивал и никогда не делал того, что можно было попять как запугивание»46.
Некоторые буржуазные авторы, касаясь показаний Зорге в ходе следствия, приписывали ему мнимое стремление смягчить свою участь путем «чистосердечного признания». По, как мы видим, подобного рода домыслы не имеют под собой ни малейшего основания. И в «записках Зорге», и в его показаниях во время допросов Ёсикава нет ничего похожего на «раскаяние» или желание как-то «оправдаться».
Инспектор токко Охаси в своем резюме о проведенном следствии был даже вынужден назвать Зорге человеком с «твердыми» и «непоколебимыми» коммунистиче-
Ыши убеждениями47. Небезынтересно привести и другой отзыв о Зорге. Де Толедано, автор книги о советском разведчике и его группе, написанной с позиций самого махрового антикоммунизма, имел возможность ознакомиться с архивом «дела Зорге», находившимся еще в США. В целом его книга — злобный пасквиль на Зорге и его боевых соратников. Но даже и он констатировал, что Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки (в своей книге он пишет главным образом о них) «не признали своей вины». Касаясь «записок Зорге», де Толедано пишет: «По своему характеру это было скорее послание японским язычникам с объяснением значительности и выдержки советской политики. Оно не выдавало ни одного секрета, который уже не был бы известен японской тайной полиции. Там же, где речь шла о самом Зорге — человеке и коммунисте, этот документ был почти открыто адресован его хозяевам в Кремле. Смотрите, казалось, говорил рассказ Зорге, хотя я и подвергаюсь опасности быть обвиненным в многословии, я продолжаю быть твердым ленинцем... Зорге гордился своим коммунистическим прошлым» 48.
Но, разумеется, лучше всего говорят за себя зафиксированные в материалах следствия заявления самого Зорге. Подводя итоги своей жизни и деятельности, Зорге пишет: «Сейчас, будучи свидетелем второй мировой войны, вступающей в третью годовщину, и особенно свидетелем германо-советской войны, я еще более укрепляюсь в правильности моего решения, принятого 25 лет назад. Я могу заявить об этом, обдумывая все, что произошло в моей судьбе за эти 25 лет и особенно за прошлый год (1941 г. — С. lb.)»49.