Дело
Шрифт:
Том в полном изумлении смотрел, как закрылась дверь за Брауном. Он не мог понять, в чем дело. То, что он сказал, казалось ему вполне безобидным. Просто он подал правильный политический совет. Ему и в голову не приходило что Браун мог воспринять этот совет как нечто близкое к шантажу.
С неприятным чувством — потому что мне нравился Том, и сейчас я испытывал за него беспокойство — я думал, что тонкие дипломаты, вроде него, поступали бы куда умнее, если бы держались подальше от политической игры.
Глава XXII. Чьей короне служишь?
На следующий день после завтрака, поднявшись в свою комнату, я обнаружил, что мне нечего делать. С университетом была достигнута полная договоренность,
Еще до того как я лег, мне позвонил по телефону швейцар и осведомился, у себя ли я. Мне показалось это немного странным; я решил, что звонок этот имеет какое-то отношение к обеду, который устраивал вечером того же дня у себя дома Артур Браун и приглашения на который он разослал, по его словам, «с безобразным запозданием». Для кого или почему устраивается этот обед, он не написал и добавил только, что мое присутствие ему очень нужно. Похоже было, что он решил действовать, не теряя ни минуты, что он не намерен заминать вчерашнее.
Не успел я почитать и с полчаса, как за дверью послышались шаги, негромкие шаркающие шаги. Стук в дверь; швейцар, держа в руке шляпу, вкрадчивым голосом назвал мое имя и затем провозгласил:
— Профессор Гэй!
Старик кутался в меховую шубу, шея его была замотана шелковым шарфом, поверх которого лежала борода. На голове у него была старомодная широкополая шляпа из мягкого фетра, каких я не видел уже лет двадцать. Швейцар поддерживал его под один локоть, помощник швейцара под другой. Еще один слуга, мобилизованный на всякий случай, замыкал шествие, и вся эта фаланга из четырех человек заявилась ко мне в комнату.
— Ага, ага, мой милый! Вот я вас и застукал! Застукал, и все.
Мне ничего не оставалось делать, как предложить ему кресло. С каждым шагом он продвигался на несколько дюймов, не больше, но его это ничуть не смущало и, насколько я мог судить, не утомляло. Легкие его, по-видимому, работали прекрасно, во всяком случае, дышал он совершенно ровно. Барским жестом он отпустил швейцаров.
— Можете вернуться пока на свои места. Вы понадобитесь нам попозже, когда мы закончим свои дела. Можно будет вызвать вас по телефону… Так мы и сделаем.
Когда они ушли, он уведомил меня, что шляпу снимать не будет: «Сквозняки в этих старых домах… В мои годы приходится остерегаться».
Он смотрел на меня; румянец покрывал его щеки, белый ободок окружал зрачки, ню взгляд был пронзителен.
— Ну как — это вам сюрприз так сюрприз! А?
Он не ошибся.
— Догадались, зачем я приехал? А? Пари держу, что догадались.
Я действительно догадался.
— А вот о чем вы никогда не догадались бы, так это о том, что я смогу вас разыскать. Не догадались бы, и все! Ага, ага! У меня хорошие осведомители. Они меня держат au fait [21] . Вот какие у меня осведомители! Я знаю о том, что творится вокруг, гораздо больше, чем воображает кое-кто в этом колледже. Вы еще и нескольких часов в Кембридже не успели пробыть, а у меня уже были в руках все данные! Это было накануне экстраординарного заседания нашего так называемого суда старейшин. Я узнал, что вы здесь, и сказал себе: «Молодой Эллиот приехал сюда. Этот молодой юрист далеко пойдет. О нем хорошо отзываются. Ему нужно создавать себе имя. Может, он как раз то, что мне надо!»
21
в
Он хихикнул.
— Вы, надеюсь, не думаете, что я явился сюда ради приятного разговора? Боже упаси! Если вы так думаете, то жестоко ошибаетесь. Нет, мой милый, пришел я сюда со специальной целью. У меня всем целям цель. Ну как, догадываетесь, в чем дело?
Да, я догадывался.
— Кое-кто думал, что я забуду, — продолжал Гэй. — Как бы не так! Психологический момент наступил. Я им предоставлял все возможности. Если бы они сделали какие-нибудь поправки в своем последнем уведомлении, если бы они хотя бы упомянули мое имя, я, может, и склонился бы к тому, чтобы отпустить их с миром. Да что уж там оглядываться назад. Вперед! Взгляд всегда должен быть устремлен вперед. Итак, настало время мне возбудить дело против колледжа.
Я начал расспрашивать про его поверенных, но он прервал меня, и лицо его так и сияло торжеством и коварной радостью:
— Вот тут-то, мой милый, мы с вами и начинаем помогать друг другу. Наглядный пример взаимопомощи, так сказать! Поэтому-то я и пошел разыскивать вас сегодня. Скажу откровенно, человек с хорошей, ясной, юридической головой на плечах, вроде вас, для меня сейчас просто клад — мы должны обрушиться на них во всеоружии. Отличные, ясные головы у вас, у юристов. Но я вовсе не собираюсь злоупотреблять вашей любезностью, дорогой Эллиот. Ни в коем случае. У меня есть деловое предложение. Если дело будет передано в суд, я буду настаивать, чтобы защищали мои интересы вы. Тогда вам карьера обеспечена. Да этим процессом вы сделаете себе имя! Это будет всем процессам процесс! А что может быть лучше для молодого человека, вроде вас, чем возможность выступить в cause c'el`ebre [22] . Как-никак не каждый ведь день случается, чтобы человек, не совсем безызвестный в ученом мире, возбуждал судебное дело против своего колледжа. Я и сказал себе: «Такая удача раз в жизни выпадает. Это принесет молодому Эллиоту успех. А никто так не заслуживает успеха, как молодой Эллиот».
22
знаменитом процессе (франц.).
Искренне ли он заблуждается на мой счет или нет, я не знал. Неужели он правда видел во мне молодого человека, которому нет и тридцати? На конвертах, адресованных мне, он тщательно выписывал мое звание и титул; что он — забыл, чем я занимаюсь сейчас, или просто притворяется? В одном только я был совершенно уверен: у него это стало уже пунктиком, и я просто не представлял себе, как можно отвлечь его от этой затеи. Мне и раньше приходилось видеть стариков с пунктиками, охотно щеголявшими ими. Кроме того, — и об этом всегда забывалось пред лицом его ни с чем несообразной, жизнерадостной самонадеянности, — всю свою жизнь он был гораздо более настойчив и упорен, чем большинство из нас. Недаром же стал он великим ученым — для этого недостаточно было фанатической преданности науке и тщеславия. Он обладал именно тем своеобразным упорством, без которого невозможно шестьдесят лет кряду работать над чем-то одним. И вот на это несгибаемое упорство я и напоролся сейчас.
За неимением лучшего, я снова спросил, что советуют ему его поверенные.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Гэй. — Я хочу послушать, что посоветуете мне вы.
Нет, сказал я ему. Без ведома его поверенных нельзя и шагу ступить. Он бросил мне лукавый, многозначительный взгляд, который моя мать назвала бы «старосветским».
— Я буду с вами совершенно откровенен, мой милый. Да, да! Мои поверенные не поддерживают мое намерение начать это дело. Не хотят поддерживать. Больше того, они очень настойчиво отговаривают меня.