Дело
Шрифт:
— Кажется, нам придется просить вас направиться в качестве делегата к нашему старейшему члену и обсудить с ним условия перемирия.
Уинслоу встрепенулся.
— В течение жизни, прожитой довольно-таки бестолково, я оказал этому колледжу ряд услуг — большинство из них, правда, весьма незаметных. Но подвергнуться испытанию беседы с М. X. Л. Гэем — это как раз та услуга, которую я колледжу не окажу. Это даже в лучшие времена было достаточно нудно. Теперь же, когда полезное вещество, из вежливости именовавшееся его мозгом, по-видимому, отступило в неравной борьбе, я нахожу, что разговор с ним стал занятием чрезвычайно эксцентричным, но совершенно бесцельным.
Сидевшие вокруг стола заулыбались — все, кроме Скэффингтона,
— Когда я был только что избран в члены совета колледжа и питал не в меру преувеличенное почтение к заслугам старших членов, ему было тридцать с небольшим, и я считал, что он всего-навсего тщеславен и глуп. И только позже, когда житейские истины стали понемногу открываться мне, я понял, что он к тому же еще невежествен и скучен.
Браун потихоньку сказал мне, что в отношении Гэя придется что-то «предпринять».
— Моя вина, — шептал он, пока остальные смеялись новой остроте Уинслоу, — что дело зашло так далеко. Особенно после того, как вы предупредили об этом в первый раз.
Улучив момент, когда все замолчали, он спокойно, обычным тоном обратился к своим гостям. По-видимому, назрела необходимость обменяться мнениями, говорил Браун. Он очень рад видеть всех их у себя за столом; кроме того, он позволил себе пригласить также и Люиса Эллиота по причине, которую он, возможно, объяснит несколько позже. Всех здравомыслящих людей, и его в том числе, очень беспокоит и огорчает, что это «злополучное дело» до такой степени «раскололо совет колледжа».
Затем Браун с достоинством, не стараясь оправдаться, обратился ко всем присутствующим. Он сказал, что, несмотря на то что суд старейшин не один месяц потратил на пересмотр этого дела, он тем не менее сейчас снова вынес прежнее решение.
— Все мы прекрасно сознавали, что, вынеси мы тогда, во вторник, более мягкий приговор, мы тем самым создали бы для себя в стенах колледжа куда более приятную обстановку. Это само собой разумеется.
Но, не видя возможности смягчить свое первоначальное решение, они вынуждены были подтвердить его. Они знают, что некоторые члены совета колледжа, включая и кое-кого из их ближайших друзей, считают их неправыми.
— Оказывается, даже голосование за проект нового здания, — сказал Браун, и это была единственная «шпилька», которую он позволил себе, — не могло бы так успешно поднять брата на брата.
Но тем не менее решение было принято. Он не льстит себя надеждой, что несогласные изменят свое мнение. И все же, не думают ли они, что настало время в интересах колледжа согласиться с этим решением хотя бы формально? Эпизод этот крайне прискорбен. Без сомнения, какую-то часть неприятностей можно было свести до минимума, если бы старейшины проявили больше чуткости в отношении своих друзей. В этом есть доля и его вины. Однако на сам приговор эти соображения повлиять не могли бы: он вынесен. Так не согласятся ли они в интересах колледжа посчитать этот вопрос исчерпанным?
Мартин и Гетлиф, сидевшие рядом, переглянулись. Но ни один из них не успел вымолвить и слова, как в разговор вступил Скэффингтон:
— Что касается меня, проректор, то это абсолютно исключается.
Браун поджал губы и бросил на Скэффингтона острый взгляд.
— Я надеялся, — заметил он, — что вы хоть немного подумаете над тем, что я сказал.
— Ваши слова не затрагивают существа вопроса, — ответил Скэффингтон.
— Боюсь, что некоторые из нас, — сказал Гетлиф, — не смогут оставить дело в этой стадии.
— Нет, Артур, это неприемлемо, — вставил Мартин. — Волей-неволей
Это означало — ибо они с Брауном говорили на одном языке и прекрасно понимали друг друга, — что инспектору будет подана жалоба. Браун задумался, но тут в разговор опять поспешил вмешаться Скэффингтон.
— Вы знаете, Мартин, что меня это не устраивает, — он повернулся к Брауну и, надменным тоном стараясь прикрыть свою неловкость, сказал — Вчера я наговорил много лишнего. Прошу извинить меня. Я не должен был забываться, разговаривая со старшим членом совета. Вел себя отвратительно. Но я не отказываюсь ни от одного своего слова. Если нет другого пути добиться справедливого отношения к этому бедняге, то мне не остается другого выбора.
Браун отбросил колебания. Мягко и неторопливо, как будто речь шла о каком-то вполне обыденном деле, он обратился к Мартину и Гетлифу:
— Ну что ж, вижу, что ваших сомнений я не рассеял. В таком случае, у меня есть предложение, которое, возможно, успокоит вас. Или, вернее, не столько успокоит, сколько покажет, что мы, то есть суд старейшин, сознаем, что вы по-прежнему сильно обеспокоены этим делом.
Было очевидно, что Артур Браун пришел далеко не с пустыми руками. Раз не прошло, как он и предвидел, одно предложение, у него было наготове другое. Насчет того, почему он взялся за это и почему в течение нескольких последних часов развил такую бурную деятельность, также не могло быть двух мнений. Толкнула его на это вовсе не непреклонная позиция Фрэнсиса и Мартина. Со своим предложением Браун обратился к ним, но на самом деле все это время слова его были направлены в адрес Скэффингтона. Эта угроза Скэффингтона — непорядочная и оскорбительная на его взгляд — побудила его к действиям.
Выставлять на общественное обсуждение дела колледжа, доводить до того, чтобы он «попал в газеты», было, по мнению Брауна, недопустимо и непростительно. Позволив себе угрожать этим Брауну, Скэффингтон тем самым исключал себя из круга людей ответственных. Он не мог рассчитывать, что в дальнейшем коллеги будут полагаться на него или считаться с его мнением. И в то же время добился перелома именно Скэффингтон, и никто другой.
Забавно было, что и Браун, и Мартин, и все остальные мастера закулисных интриг очень часто переоценивали значение людей проницательных, хитрых, знающих, как поступить в том или ином случае. Обычно в небольшом обществе, каким был совет колледжа, на всякий тонкий хитроумный ход всегда находился встречный ход, не менее тонкий и хитроумный, так что в конце концов добиться своего можно было, только решившись на поступок недопустимый и непростительный.
Предложение Брауна носило примирительный характер и было всесторонне продумано. Он сказал, что делает его, посоветовавшись предварительно с другими старейшинами. Найтингэйл кивнул; разморенный же теплом и сытным обедом, Уинслоу успел задремать в кресле. По существу предложение сводилось к тому, что старейшины по собственной воле и без всякого нажима со стороны членов совета колледжа предлагают, в третий и последний раз, пересмотреть дело. Но, как сказал Браун, не было никакого смысла затевать это, не изменив как-то процедуру. Поэтому старейшины — опять-таки по своей доброй воле — предлагают одно коренное изменение и одно второстепенное. Второстепенное изменение заключается в том, что поскольку, по уставу, они имеют право кооптировать других членов, они предполагают обратиться к Полю Яго с просьбой войти в состав суда. Если бы он еще в самом начале пожелал того, он все это время принимал бы участие в разбирательстве дела. «Среди нас есть люди, хорошо знающие его, хотя за последние годы он, можно сказать, отошел от дел, — сказал Браун, в прошлом самый близкий друг Яго, — мы считаем, что он внесет свежую струю и поможет нам разобраться в наших затруднениях. И я не допускаю мысли, чтобы даже злейший враг мог обвинить Поля в недостатке гуманности и доброты».