Демагоги, пастухи и герои
Шрифт:
Когда на площади сложили всю захваченную добычу, король вышел на середину и, имея в виду упомянутую чашу, сказал: «Храбрейшие воины, я прошу вас отдать мне без всякого жребия этот сосуд». В ответ на эти слова старшие дружинники сказали: «Славный король! Ты наш вождь, и все мы подчиняемся тебе. Конечно, бери себе всё, что захочешь». Однако один молодой вспыльчивый воин вышел вперёд и воскликнул: «Ты получишь отсюда только то, что тебе полагается по жребию!». С этими словами он выхватил секиру и разрубил чашу напополам. Все были поражены этим поступком, но король в этот раз промолчал, стерпев оскорбление.
А спустя год, когда авторитет и власть Хлодвига многократно возросли, он приказал всем воинам в полном снаряжении явиться на воинский смотр. Обходя их ряды, он подошёл к тому самому молодому франку, который разбил чашу, и возмущённо сказал: «Никто не содержит вооружение в таком плохом состоянии, как ты. Ведь ни копьё твоё, ни меч, ни секира никуда не годятся». И, вырвав у него оружие, он бросил его на землю. Когда тот нагнулся его поднять, Хлодвиг выхватил свою секиру и разрубил ему голову. «Так ты поступил с чашей в Суассоне, – сказал король. – С моей чашей!».
В этой легенде прослеживаются некоторые интересные исторические моменты. Почему строптивый воин разрубил чашу, не выполнив пожелания Хлодвига? Таким образом он напомнил своему королю о существовании исконной франкской традиции, по которой за вождём не было закреплено никаких особых прав; обычай требовал, чтобы добыча делилась поровну согласно жребию. Хлодвиг не решился рассчитаться с обидчиком немедленно, ибо власть обычая всё ещё была сильнее его власти – король опасался возмущения свободных франков. Возмездие настигло молодого воина лишь когда Хлодвиг мог уже не бояться проявлений недовольства – теперь он был полновластным правителем, в руках которого находились не только имущество и свобода, но также жизнь и смерть его подданных.
На самом деле право решать кому жить, а кому умереть – исключительное право, в современных обществах дарованное исключительно суду, а в иных местах вовсе не дарованное никому, – наделяет правителя неограниченной властью над подданными.
Только Бог дарует человеку жизнь, и только Бог имеет право её забрать, утверждает церковь. Распоряжаясь чужими жизнями, а также имуществом и свободой людей, правитель полностью присваивает себе, таким образом, божественные функции. И в то же время абсолютная зависимость подданных от своего господина, по существу, делает их его собственностью, рабами; в некоторых обществах это проявлялось в наиболее крайней форме, когда даже чиновничий аппарат и армия состояли почти полностью из рабов, как, например, это имело быть с подданными турецкого султана. Поэтому, на наш взгляд, сейчас будет уместным рассмотреть наиболее явную форму социального неравенства – владение человека другим человеком.
Среди самых примитивных из известных нам народов – племён австралийских аборигенов и жителей крайнего севера – рабство как таковое не существует. Как правило, здесь весь труд лежит на женщинах, играющих роль настоящих рабынь: с ними часто жестоко обращаются, порой хуже, чем с собаками. Вероятно, женщины и дети – первые, кого стали осознанно обращать в рабство.
Очевидно, что в эпоху первобытного общества рабовладение сначала отсутствовало полностью, затем появилось, но не имело массового характера. Причиной тому был низкий уровень социальной организации и отсутствие производства как такового. В таких условиях обращение кого-либо в рабство было бессмысленно, так как раб не приносил пользы хозяину, а при этом его нужно было кормить и содержать. В этот период, собственно, рабов как таковых не было, а были только пленники, взятые на войне. Их, как правило, убивали или приносили в жертву богам (в местах, где был распространён каннибализм – поедали), либо же иногда принимали в племя – это практиковалось и в Древнем Египте, и в Скандинавии, и у других народов в разных частях земного шара.
Разумеется, были исключения, когда пленённых мужчин оставляли в живых и заставляли работать, либо использовали в качестве менового товара, но общей практикой это не было. Немногие исключения составляли мужчины-рабы, особо ценные из-за каких-то своих личных качеств, способностей, умений. Интерес, в основном, представляли захваченные женщины – как для рождения детей, так и для хозяйственных работ; тем более, что гарантировать подчинение женщин было гораздо проще.
Дочь жреца Хрисеида и прекрасная Брисеида, бывшие причиной ссоры между Агамемноном и Ахиллесом и отказа последнего от участия в войне, попали в руки победителей как добыча счастливой военной экспедиции. Палатки греческих вождей полны пленницами, захваченными в окрестных приморских местах во время тех набегов и разбойничьих нападений, которые давали возможность грекам жить во время осады Трои. Избиение мужчин, сожжение домов, пленение детей и женщин – таков был обычай, таково было, по-видимому, общее правило при взятии городов:
Мужи убиты оружьем, дома превращаются в пепел,
Дети уводятся в плен и пышно одетые жены.
Эта мысль преследует Гектора, когда он в последний раз видится с Андромахой, а его смерть пробуждает у несчастной женщины те же мысли в еще более горькой форме.
«Погиб наш блюститель, – восклицает она, – хранивший твердыню троянцев и защищавший их жен дорогих и детей малолетних. Вскоре их в плен повезут на глубоких судах мореходных. Буду и я между ними!»
С древнейших времён пленник считался собственностью того, кто его захватил. Эта, сложившаяся в первобытном обществе, практика явилась фундаментом для развития рабовладения, поскольку закрепила представление о возможности владения другим человеком. Увеличение количества рабов связано, в первую очередь, с серьёзным прогрессом в развитии внутриплеменных отношений, когда разделение труда и эффективная организация производства привели к фактическому обособлению людей, не занятых производственным трудом. Эти люди – первоначально шаманы и вожди – были заинтересованы в обеспечении своего безбедного существования, а, следовательно, в увеличении доли избыточного производства материальных благ. Естественно, этот прирост не мог происходить до бесконечности за счёт соплеменников в силу ряда объективных причин. Во-первых, ещё вполне живы были традиции справедливого перераспределения материальных благ среди всех членов общины, а, во-вторых, формально, в силу обычая, все члены племени были равноправны и свободны, поэтому их безнаказанная эксплуатация не представлялась возможной. То есть если заставить их производить какой-то избыточный продукт ещё было можно, то отобрать его и полностью присвоить вряд ли удавалось. Таким образом, возникла естественная потребность в альтернативных трудовых ресурсах, и ресурсы эти находились рядом.
Труд рабов всегда был и остаётся высокорентабельным в силу того, что раб не получает за него ничего, кроме еды, крова и одежды. Как только использование рабского труда получило моральное и экономическое оправдание, он начал использоваться массово, и продолжает использоваться до сих пор.
Раб – это человек, не принадлежащий себе. Он не является субъектом права как личность. Ни в отношении к своему господину, ни в отношении к третьим лицам раб не пользуется никакой правовой защитой как самостоятельное лицо.
Господин может обращаться с рабами по своему усмотрению. Убийство раба господином – законное право последнего, а будучи совершенным кем-то другим – рассматривается как покушение на имущество господина, а не как преступление против личности. Во многих случаях за ущерб, нанесённый рабом интересам третьих лиц, также несёт ответственность хозяин раба. Лишь на поздних этапах существования рабства рабы получили некоторые права, но весьма незначительные.
Условия жизни раба определяются лишь гуманностью или выгодой рабовладельца. Первая была и остаётся редкостью; вторая заставляет действовать различно в зависимости от того, насколько трудно доставать новых рабов. Процесс выращивания рабов с детства – медленный, дорогой, требующий достаточно большого контингента рабов-производителей, поэтому даже абсолютно антигуманный рабовладелец вынужден обеспечивать рабам уровень жизни, достаточный для поддержания работоспособности и общего здоровья; но в местах, где добывать взрослых и здоровых рабов легко, их жизнью не дорожат.