Демиург
Шрифт:
Смирившись со своей участью, я полностью отдался во власть видений. Грезы, все это время выжидавшие, когда я перестану сопротивляться, обрушились на меня гремящей лавиной, увлекая все дальше от привычной реальности. С орлиной высоты я увидел город, или, скорей, жуткую карикатуру на него: из стальных скелетов фабрик уродливыми культями торчали дымящие трубы, выпуская в небо клубы ядовитого тумана; серо-зеленая плоть кварталов была располосована черными ранами дорог, по которым ленивым роем ползли колонны разноцветных металлических коробок; с крыш каменных клеток били ввысь ослепляющие лучи света, вырисовывая узоры в вечернем небе, пышущем летним зноем. И в этих отталкивающих, оскорбляющих все эстетические чувства, силуэтах, к своему
Внезапное осенение заставило меня содрогнуться и зарыдать. Глотая слезы, я прошептал имя города, чью тень сейчас видел под собою. Финелия. Что сотворили с ней, ради какой цели? Зачем подняли столь жуткое чудовище из цветущих некогда садов? И, главное, - кто стоит за этим? Я не знал. И сил на размышление уже не оставалось.
"Хватит меня мучить, кто бы ты ни был, - хотел вымолвить я, но из груди вырвался лишь стон.
– Заканчивай... прошу, заканчивай..."
Свинцовый плащ упал мне на плечи, и его тяжесть увлекла меня к земле. В ушах завыл ветер. Похоже, незримый палач внемлил моим мольбам и проявил милосердие. Скорее вниз, навстречу избавлению... Скорее вниз... вниз... вниз...
Время утратило всякое значение. Мне не ведомо, сколько часов, дней или... тысячелетий прошло до момента, когда я поймал себя на том, что думаю о команде. "Шторм и Ансвер, - повторял я уже не первый десяток раз.
– Рико и Плейнимити..." Их имена сейчас воспринимались иначе, будто не принадлежали им на самом деле. Понимание того, что я еще жив, пришло ко мне не сразу. Кошмары оставили меня, передав во власть спасительной темноты, и теперь я лежал с закрытыми глазами, не ведая, радоваться ли мне или готовиться к новым мучениям. Не рискнув раскрыть глаза, я попытался определить свое место пребывания.
Мягкая пелена обволакивала все мое тело, и я чувствовал исцеляющее тепло. Опасаясь спугнуть первое после пережитых ужасов приятное ощущение, я решил не шевелиться. "Шторм, Ансвер, Плейнимити, Рико...
– зачем-то прошептал я.
– Что за глупые у вас имена?" Некоторое время я пытался избавиться от монотонного шума в ушах, пока не понял, что этот звук исходит извне, вместе с коротким потрескиванием и обрывками фраз, которые мне не удавалось разобрать. Перемешиваясь с ароматом пряностей, в сухом воздухе витал затхлый запах, который обычно приобретает постельное белье, если его долго не менять. Новости были вполне утешительными. Выходит, я нахожусь в постели, а не где-нибудь на песке Арены или в сточной канаве посреди трущоб. Я попытался вспомнить, что предшествовало моему попаданию сюда, но всякая ментальная деятельность вызывала острую боль в голове, будто мой череп раскалывался на части подобно ореху, зажатому между дверью и колодой. Не в силах превозмочь себя, я вновь лишился чувств.
Следующие мои пробуждения были частыми и непродолжительными, и я уже не различал, когда сплю, а когда нахожусь в сознании. Несколько раз я набирался сил и звал на помощь, но на мой зов никто не являлся. Я видел, как за занавешенным окном день постепенно сменялся вечером, но, по моим ощущениям, весь этот процесс занял не более получаса. Окончательно прийти в себя я смог только когда за стенами воцарилась темнота. На этот раз меня разбудил голос, донесшийся откуда-то из другого конца комнаты:
– Да, да... и из-за таких, как ты, никто больше не летал на Луну. Алчный жирный царишка.
Как можно летать на луну?
– не мог понять я.
– И кому адресованы эти слова? Эпоха царей минула, и уже три с половиной столетия Сайгорией правит Светлейший Император. Его великий предок избавил мир от царей, положив конец кровопролитным войнам, и с тех пор, во славу его, кровь проливалась лишь в одном месте - на Большой Арене.
О, Боги, Арена!
– как бичом хлестнуло меня.
– Почему я здесь, а не на Арене? Почему не сражаюсь вместе с братьями? Ведь я нужен им. Я должен быть там... Но бессилие, а затем и здравый смысл остановили меня от попыток предпринять какие-либо необдуманные действия. Если я здесь, значит, со мной произошло что-то из ряда вон выходящее, и мое нынешнее состояние - тому подтверждение. Наконец, я открыл глаза и осмотрелся.
В комнате стоял полумрак, и первое, что я смог разглядеть, были цветастые узоры укрывавшего меня тяжелого одеяла. Значит, я нахожусь в безопасности, - убеждал себя я.
– Тот, кто желает мне зла, вряд ли станет обо мне заботиться. Видимо, что-то случилось на Арене или по пути к ней. Что-то, чего я не помню. Но и без того непрочное чувство покоя стало отступать тем дальше, чем больше мои глаза привыкали к темноте. Теперь я мог разглядеть потолок и стены, беспорядочно оплетенные толстыми нитями, похожими на гигантскую паутину. Железные ящики в углах, подобно жужжащим ульям, издавали странный шум, тот самый, который я слышал в своем бреду. Вся противоположная стена была уставлена живыми картинами, что горели тусклым светом, а на высоком кресле, повернувшись ко мне в пол-оборота, сидел человек. Не обращая на меня внимания, или же просто не замечая, он увлеченно перебирал пальцами по белой доске с нанесенными на нее различными символами.
Я не мог себе и представить, что в мире существует нечто подобное. Что такое должно было произойти, чтобы из всех возможных мест на земле я оказался именно здесь? Ясно одно: этот человек знает ответы на мои вопросы. Но готов ли он мне их дать? Перевернувшись на бок, я принялся рассматривать его внимательней, надеясь узнать в нем друга.
В течение десяти минут его внимание было приковано к одной из живых картин. Мужчина на ней ходил взад-вперед, рассказывая какие-то злые вещи, и его слова заставляли человека в кресле смеяться. Внешне они были даже чем-то похожи - оба ссутулившиеся, в годах, обоих уже коснулась седина, и у каждого волосы схвачены в хвост у затылка. Только тот, что на картине, был почти лыс, в отличие от своего слушателя. Кроме того, человек в кресле носил причудливый головной убор, скрывающий его виски и уши. Возможно, из-за этой странной шапки он и не слышал моих призывов о помощи?
Не слышал или же намеренно проигнорировал?
Тем временем изображение живой картины сменилось, и вместо лысого старика на полотне заплясали неопределенного пола люди с удивительными раскосыми глазами. Девушка с оголенной грудью, одетая в костюм коровы, издавала звуки, подражающие кошачьему мяуканью, и все это действо разворачивалось в окружении нарисованных кошек. Когда круг сомкнулся, сверху на людей хлынули потоки белой жидкости, которую они с пристрастием начали слизывать друг с друга. Весь этот хаос продолжался недолго. Человек на кресле громко ударил по белой доске, и картина погасла.
– Вы, мать вашу, совсем рехнулись со своей рекламой?
– выругал он невидимых собеседников.
– По-моему, третья волна выбила из вас мозги окончательно.
– Человек в кресле вновь застучал по доске, и с каждым ударом его пальцев на черной глади живой картины появлялись непонятные мне символы, всплывали, изменялись и исчезали какие-то фигуры.
– Ну что, уроды, скажите спасибо старому еврею, - промолвил он, закончив свою работу.
– Кем бы вы были сейчас без него?
Недобрые предчувствия предательски закрались в душу. Откуда столько злости в его словах?
– думал я. Почему он так ненавидит тех, к кому обращается?