Дёмка – камнерез владимирский
Шрифт:
Девица отпрянула, отодвинулась в глубину.
– Чего мне страшиться? – сказала она оттуда. – Ты князь, не разбойник ночной. Последнее дело своего князя страшиться.
– Вот и ладно, что признала. Значит, будешь повиноваться как должно, не надумаешь в пререкания вступать.
– Приказывай, коли к добру. Только, сделай милость, выпусти поскорее. Ждут нас. Вскорости быть обещали.
– Передай мне волка и поспешай куда хочешь. Не задержу.
В избе помолчали, потом раздался смешок.
– Бери.
– Я мальчонкой до шуток охотником не был, теперь и вовсе время
Андрей Юрьевич направился к кузнице, возвратился с мотком верёвки и большим, в пол-локтя, замком. Верёвку он бросил в оконце. Замок навесил на петли, вернув в ножны кинжал. Торчавший в скважине ключ был повёрнут на три оборота и спрятан в кошель. Покончив с этим, Андрей Юрьевич твёрдо, с напором проговорил:
– Волка скрути, чтобы ни лапой, ни мордой не смог ворочать, и привяжи к лавке. Сделаешь – дверь отопру.
– Не привык Апря к путам. Отпусти так.
Пока Андрей Юрьевич наведывался в кузницу, девица успела переменить наряд. В простом сарафане-летнике сидела она на лавке и заплетала косу. Волк лежал рядом. Морда вытянута вдоль лап, острые уши стоят торчком, хвост напряжённо подрагивает.
Снова увидев в оконце князя, девица поднялась, поклонилась.
– Отпусти, князь-государь, чужая беда тебя просит.
– Сделай как сказано и ступай на все стороны.
– Ты князь, тебе ли учить предательству?
– Зла волку не причиню. Жить он станет у меня на подворье. Есть-пить будет досыта. Хочешь, цепь повелю выковать из серебра. И тебя богатой казной награжу, не обижу.
Девица выпрямилась, перебросила косу за спину.
– Зачем мне казна? Лес богаче подворья.
– Дело хозяйское. Я своему слову предан. Свяжешь волка – тебе свобода. Заупрямишься – дожидайся в избе под замком, пока кликну детских. Только вряд ли будет от них пощада.
– Зови, – равнодушно сказала пленница. – Двоих, а не то троих Апря успеет загрызть, пока твои молодцы нас прикончат. Меняй жизнь на жизнь, князь-государь. В брата моего мальчонку ты уже целился. Теперь расправляйся с нами.
Гнев жаркой волной опалил Андрею Юрьевичу щёки и лоб.
– Жизни разменивать нужды нет, – проговорил он глухо. – Детские проще дело устроят. Обложат избу сухим хворостом да подпалят со всех сторон. Сами на волю запроситесь. А уж о крепкой сети для волка мои молодцы расстараются.
– Попусту время потратят. Живыми в руки мы не дадимся. Апрель – месяц вольный. Тому не бывать, чтобы Апря покорной собакой сторожил подворье. Запаливай хворост, князь-государь.
Андрей Юрьевич проверил запоры. На славу была сработана щеколда, хоть крепостные ворота запирай на ночь. Замок держался в петлях, словно литой. Ключ находился в надёжном месте.
Что же касается волоковых оконцев, не только волку – крупной собаке не выпрыгнуть через прорубленные в брёвнах узкие щели.
– Размышляй до утра. Утром детских с сетью пришлю.
Не мешкая долее, Андрей Юрьевич направился в город.
За время его затворничества подворье сделалось местом безлюдным: ни криков, ни смеха, ни звона посуды. Бояре отсиживались в хоромах, челядь разбрелась по углам. Даже младшего Кучкова с дружками из детских не видно было, не слышно. Один Анбал расхаживал без опаски. Он тут же поскрёбся в закрытую дверь, едва Андрей Юрьевич прошёл в Синюю горницу.
– Дозволь сообщить, князь-государь.
– Что за поспешность такая?
– Боярин Яким Кучков настоятельно повелел: «Дело важнейшее. Как князь-государь вернётся, без всякого промедления доложи».
– Видно, от дел на том свете избавлюсь. Ну, говори, коли Кучков настаивает, чтобы мне покоя не дать.
– Зодчий во Владимир пожаловал – вот и всё дело. Боярин сказать велел, что из Германии прибыл. Тамошний государь-император Фридрих Барбаросса направил зодчего самолично.
– Всем новостям новость! Дождался Владимир своего праздника, поднимется чудо-храм. Оповести Улиту Степановну и всех остальных, что примем германца завтра. Или нет, иначе поступим. К княгине я сам пойду, ты же вот что…
Обитые толстым сукном бревенчатые стены обычных звуков не пропускали. Всё же голос Андрея Юрьевича снизился до шёпота, когда он начал что-то рассказывать склонившемуся челядинцу.
– Одному тебе доверяю, – проговорил Андрей Юрьевич напоследок. – «Русалки» и серого волка не забоишься?
Анбал с укором поднял глаза.
– Ну, ну, – усмехнулся Андрей Юрьевич. – Храбрость твоя известна. Одного боюсь: что в ход не придётся нынче пустить. Запоры на клетке надёжные. Подмогу пленникам некому оказать. Владимирцы страшатся в тот лес захаживать.
Летние ночи короткие. Едва успевали всадник и конь передохнуть, как занималась заря и раскатывалась перед ними лента дороги. Чем ближе придвигался Владимир, тем короче становились привалы. Дёмка торопился. Всё сильней его мучило беспокойство. Жива ли Иванна, здорова? Как провела одна затянувшиеся два года? При ней ли Апря? О себе посылал Дёмка вести, от Иванны ответа не ждал. Как недоумок-мальчонка, решил придержать в тайности, где находится-пребывает. Хотелось явиться к сестре со словами: «Мы оба знали, и ты, и я, что умер отец не своей смертью – убили его. Я отыскал след и шёл до конца. Теперь я вернулся, потому что среди живых убийца больше не значится».
Раскаяние и тревога подгоняли Дёмку. Весь праздничный день провёл он в седле. Владимир был близко и подавал знаки то шумом клязьминских волн, то вползавшей на холмы дорогой. Когда солнце пошло к закату, навстречу выступили высокие башни. Над головой зашелестели берёзы, жавшиеся к спинам мощных валов. «Что-то будет, что-то будет», – перешёптывалась листва.
«Двинусь прежде на торг», – решил Дёмка, въезжая в распахнутые ворота. Не в силах он был спуститься в посад, не разузнав, что с Иванной. Он спешился возле знакомой лавки, примотал к коновязи повод Медка. Старый Евсей внимательно оглядел незнакомца, окликнувшего его с порога.