Демобилизация
Шрифт:
– Большие неприятности?
– помолчав, спросила девушка уже на перроне. Разговор сам собой завязался и не продолжать его было невежливо.
– Да так... В общем, я решил когти рвать - демобилизовываться...
– Вот и поступайте в аспирантуру...
– Нет. Для них писать - себе дороже... Если б еще про девятнадцатый век, я, может, и подумал, но меня сегодняшнее интересует. Ненавижу историю.
– С сегодняшним сложнее, - согласилась аспирантка.
– Даже с меня требуют. Просто не знаю, как выкручиваться.
Подошел поезд. Они вошли и стали у противоположных
– Спасибо, ваш брат обещал написать самые идейные страницы, - не позволила Инга затухнуть разговору.
– Он умеет, - вздохнул Курчев, не желая ругать Алешку. Хвалить же доцента было не за что.
– Да, это неприятная работа, - согласилась аспирантка.
– Но у него как-то получается.
– Вранье, как ни переворачивай, все равно вранье.
– Не вранье, а общие места. Их очень трудно излагать так, чтобы звучало не стерто. Нужно все время использовать цитаты, а это унизительно.
– Да, унижения вагон. От вранья и унижение.
– Нет, не от вранья, а от скованности. От обязательной дани. Это не одно и то же. Я чуть не ревела, когда начала писать основополагающую главу. Слова выходят какие-то нечеловеческие...
– Точно, - улыбнулся Курчев.
– Но есть мастаки. Я на гауптвахте видел одного такого. В позапрошлом году я сидел по одной глупости на гарнизонной губе под Питером. И вдруг повсю-ду выключили свет. А в этот день как раз печатали газету, дивизионку. И меня, как самого грамотного, послали крутить в редакции ручку печатной машины.
В редакции двери настежь - лето. Я ручку кручу, а в кабине пропагандист из Ленинграда инструктаж толкает. Как, мол, надо писать передовицы и вообще все статьи. "Я, говорит, товарищи, уже двенадцать лет поступаю так. Я покупаю тетрадки, очень удобные, портативные, вот такие, в переплетах. У меня их уже больше двадцати набралось. Вам тоже советую не пожалеть денег и купить несколько штук. И вот в эти тетрадки я заношу всякие удачные выражения, как например: 'твердыня мира', 'бастион социализма', 'оруженосцы американо-английского империализма', 'пропагандистская машина' и другие". Он их насчитал штук сто. Я всех не упомнил, - хитро улыбнулся Курчев, потому что все примеры были взяты из статьи доцента.
– В общем, у него был полный набор с прицепом. "Так вот, говорит, - товарищи, я все это записываю в тетрадку. И вот, скажем, мне поручают написать доклад или статью для окружной газеты. Я по-военному отвечаю 'слушаюсь' и сажусь писать. И пишу, - сначала черновики. Пишу своими словами. А когда первая часть работы окончена, я вынимаю свои тетрадки и смотрю, какие слова можно заменить на научные красивые словосочетания. Вот для чего нужны, товарищи, тетрадки."
– Шутите?
– засмеялась аспирантка.
– Ей-Богу, нет.
– И считаете, что у вашего брата тоже такие тетрадки заведены.
– А ему зачем?..
– снова вовремя удержался Борис. А хотелось ему сказать, что у Алешки и без тетрадей голова набита дребеденью.
– Всё равно спасибо Алексею Васильевичу, - сказала аспирантка.
– Если, конечно, напишет, а не подведет...
– Не подведет.
–
– Совсем опоздали? Вам, наверно, стоило попросить Сеничкиных... Или в башне большая очередь?
– Да нет. Там никого. В окошечко сунуть и все. Ни расписки, ничего... Это напротив, в Президиуме, у Ворошилова очередь. А тут, как в почтовый ящик. Сунуть и все... А, плевать!
– вздохнул, так как не умел долго расстраиваться.
– Наклею марку и пошлю.
– Хотите, я отнесу?
– вдруг спросила аспирантка.
– Вы всерьез?
– обрадовался он.
– Да нет... Неудобно.
– Отчего же? Я каждый день бываю напротив.
– Ах да, третий научный!..
– Он самый, - улыбнулась девушка.
– Давайте письмо.
– Ловлю на слове, - осмелел лейтенант и, приоткрыв чемодан, достал конверт.
"Хорошо, - подумал, - что заклеил!"
– Слушайте, - вдруг вовсе расхрабрился, - а машинку не возьмете?
– Тоже туда отнести?
– усмехнулась девушка.
– Да нет. Просто у себя дома оставьте. Мне ее сейчас деть некуда. Я мачехе вез. Печатайте сколько хотите...
– А вы в камеру хранения сдайте, - удивилась своей находчивости аспирантка.
– Я уж думал, - покраснел лейтенант.
– Но там только пять суток держат, а у меня неделя ареста и еще, наверняка, добавят, - объяснил, смешавшись, боясь, что аспирантка подумает, будто он с помощью "малявки" пытается упрочить знакомство.
– Мне раньше чем через двадцать дней не вырваться.
– Да нет, пожалуйста, - уступая напору, сдалась девушка.
– Только тогда телефон запишите. Но я редко бываю дома.
– Мне не к спеху. В полку она мне ни к чему.
– А вдруг передумаете и другой реферат напишете?
– Нет, - покачал головой и тут же поезд остановился на станции "Комсомольская".
21
Запахи позднего пустого метро - резкие запахи подтаявшего снега, влажного сукна, мокрого меха и сырой кожи - были последними для лейтенанта запахами города и до одури кружили голову.
– Все-таки как-то неловко, - вздохнул, подымаясь рядом с девушкой по желтой от снега и опилок лестнице.
– Ну, как хотите...
– пожала плечами аспирантка.
Он посмотрел в ее лицо, охваченное темно-алым башлыком. Черты были правильными и ресницы длинными, почти как у Вальки Карпенко, но вся она была другая, и лейтенант ее слегка пугался.
– Я всегда считала, что военные - народ решительный, - улыбнулась девушка.
– Да какой я военный, - сказал Курчев.
– Но все равно я очень благодарен вам... И за письмо, и за машинку. А то мне ее хоть прямо в урну кидай.
– А я думала, вы ее жалеете...
– Вообще-то жутко жалею. Но сегодня я, как Епиходов... Двадцать два несчастья.
Они поднимались по недлинному эскалатору.
– Записывайте телефон и давайте ваше сокровище, - сказала девушка.
– Я провожу...