Демобилизация
Шрифт:
– Вы с ним не пейте, товарищ Сталин, - вдруг говорит Зубихин. Робости в особисте никакой, словно он говорит не со Сталиным и даже не с корпусным СМЕРШем, а так - с мелкой пехтурой.
– Он реферат написал.
– Ну и что?
– спрашивает Сталин и ласково улыбается Курчеву.
– У нас рефераты писать никому не запрещается.
– В его голосе проскальзывает грузинский акцент, и Курчеву уже чудится какой-то подвох, хотя Сталин по-прежнему улыбчив и даже кладет Курчеву руку на плечо, на не больно чистый погон. Лейтенант не знает, как быть. Душит тесный воротник кителя, но при Сталине не расстегнешься.
–
– Совсем не наш реферат. Какого-то обозника выкопал и все рассуждения вокруг повел, будто обозник - пуп земли.
– А что - ты хотел, чтобы все вокруг меня было?
– с хитринкой спрашивает Сталин, но смотрит не на особиста, а на лейтенанта. И Курчеву опять страшно оттого, что Зубихину Сталин тыкает, а с ним, с Борисом, по-прежнему на вы.
– Обозник тоже человек, Зубихин, - говорит Сталин, и вдруг лейтенант с ужасом замечает, что на Зубихине нет погон и одет он во френч или в сталинку, как Берия и Маленков.
– Обозник или фурштадтский солдат тоже человек, простой русский воин, и без него мы бы войну не выиграли. Правильно, лейтенант, - подмигивает Сталин Борису и того уже бьет мелкая дрожь.
– Да ничего там такого нет...
– со страхом отвечает Борис вождю.
– Я вам сейчас принесу, - спешно бормочет и уже готов бежать из бункера на мороз с твердой надеждой скрыться и никогда не возвращаться в это бомбоубежище.
– Не надо, - говорит Зубихин.
– Я все основное переписал.
И он начинает читать из середины реферата: "Надо, чтобы каждый человек разделил тетрадную страницу пополам и слева писал, в чем он свободен, а справа - в чем не свободен, что мешает его свободе, и, поверьте, эта тетрадка будет интересней любого самого значительного романа. А если потом изобретут машину (а вероятно, ее уже изобрели, потому что изобретена же машина, решающая задачу о точке встречи!), и если вложат все эти данные из всех разграфленных тетрадок, взятых от всего человечества, в эту новую машину, то будет решена задача об идеальном обществе, где все по возможности свободны. Разумеется, нормальные люди. Психов мы в расчет не берем".
– А что? Интересно, - говорит Сталин.
– Но ведь это не ваша мысль, поворачивается он к лейтенанту.
– Это все переписано из Толстого.
– Так точно, - отвечает Курчев, даже не успев обидеться, что ему отказано в приоритете.
– Я просто взял и переписал.
– Толстой - великий писатель и у него можно переписывать, - говорит Сталин и грозно смотрит на Зубихина.
– Нет, - отвечает особист, который уже, собственно, не особист, а, во-видимому, член Политбюро или, как теперь называется, Президиума, потому что на нем тужурка без погон.
– Нет, Курчев, - повторяет Зубихин.
– Толстой этого не сочинял и не выдавал военной тайны о точке встречи. При Толстом не было еще точки встречи.
– Но точка встречи в учебнике есть, - мямлит лейтенант, чувствуя, что ему уже никогда не выскочить отсюда и не увидеться с аспиранткой.
– Но учебник-то военный, - не унимается Зубихин.
– Ничего, мы разберемся, - говорит Сталин и тут становится жутко похожим на свой плакат под названием: "И засуху одолеем!", где он изображен с карандашом в руке над картой Советского Союза с лесозащитными полосами.
– Идите, лейтенант, - говорит
В комнате нечем дышать. Курчев поднимается с постели и только последним усилием воли не распахивает окна. Но дышать все-таки нечем. Он подходит к шкафу, открывает дверку и вытаскивает из поллитровки пробку. Водка в шкафу согрелась и он, морщась, делает всего два глотка.
Сидя среди ночи на сколоченном матрасе и стараясь отогнать мысли о приснившемся Зубихине, Курчев думает об аспирантке. Его удивляет, что эта женщина так близко, и он, хотя времени лишь начало пятого, достает из чемодана чистую пару белья и вторые синие бриджи, что меньше вытерлись на заду и коленях.
"Был бы апрель", - вздыхает о венгерском костюме, легком пальто и черных полуботинках.
"Не страдай. Так тоже сойдет", - тут же перебил себя, влез в шинель и перекрещивается ремнём.
"Интересно, покорежила она малявку?
– улыбается, потому что на самом деле ему приятно, что Инга печатает на его машинке фирмы "гермес-бэби", купленной каким-то чудом год назад в комиссионке на Колхозной. На "малявку" были ухлопаны полторы тыщи подъемных. Но лейтенант не пожалел бы и двух, даже трех, благо в прошлом году деньги были.
Он навешивает замок и выходит через притихший дворик на улицу. Переяславка темна. Только над крышами домов небо светлее, словно его, как стекло, протерли тряпкой. Оттуда же раздаются короткие гудки и частое шипение паровозов.
"Машинистов", - улыбнулся лейтенант, вспоминая, что так его называли в детстве. И вдруг, как живого, увидел пьяного отца в доме у бабки. Отец сидел за большим столом напротив шурина, инженера Сеничкина и, запустив ладонь в длинные вихры (к нему-то шла фамилия Курчев!), мотал вместе с ладонью опущенной по-бычьи головой и доказывал дядьке Василию:
– Я механик! Понимаешь, механик я. Это я до войны (он имел в виду первую империалистическую) перчатки носил и на извозчике в депо ездил. Соображаешь?! У меня дети в гимназию ходили...
– Сейчас не хуже, - хмуро отвечал дядька, который с удовольствием бы выгнал из материнского дома некстати пожаловавшего гостя.
– Хрен, не хуже. У меня бы кухарка была и квартира в пять комнат.
– Не пей, - просила мать.
– Ну, Кузя, - тут же сказала потише, потому что отец повернул к ней голову и в глазах у него не было ни капли нежности, а лишь презрение и злоба.
– Ну, прошу, Кузенька, - отвернулась мать. Она боялась отца и безнадежно его любила, а он ее не выносил.
– Посадят тебя, Кузька, - сказала бабка. Отец злобно поглядел на тещу, но ничего не сказал и налил себе и дяде Василию.
– Иди сюда, Борис, - поманил сына.
– В гимназию хочешь?
Он посадил мальчишку на колени, погладил по голове, а когда выпил стопку, прижался щекой к затылку сына - и сейчас, через семнадцать лет, лейтенант помнил эту щеку и этот запах портвейна, смешанный с запахом машинного масла, дыма и металла. В то лето отца за пьянство списали из паровозной бригады и он слесарил в депо.