Демобилизация

Корнилов Владимир Николаевич

"Сволочи, в грош меня не ставят, - снова подумал с обидой.
– Эта роется, как в своем гардеробе, тетка лезет со своими переживаниями и тут же: это тебе не казарма! И даже не скрывает, что я для нее - тьфу и растереть".

Он захлопнул чемодан, злясь еще и на соседку, которую почему-то надо бояться, хотя обои клеятся на его собственные стены.

– Хрен с вами со всеми, - сказал вслух, остановил такси, расплатился, вытащил чемодан и плохо связанные бечевкой рулоны и медленно побрел мимо своих окон, забранных изнутри газетами. Степаниды дома не было,

а в полутемных сенцах на лавке, поигрывая от скуки никелированными когда-то шишечками кровати, сидела чернявая Валька-монтажница.

– Ты как здесь?
– спросил, доставая с дверной притолоки ключ от коридора.

– Мог бы и повежливей!

– Давно ждешь?
– спросил мягче, надеясь, что Степанида ушла раньше Валькиного появления.

– Нет, - усмехнулась девушка, вольной походочкой вошла за лейтенантом в коридор и, напевая, ждала, пока он снимет со своей двери амбарный замок.

8

Алексей Васильевич и Марьяна понимали, что из примирения ничего не выйдет. Но ни он, ни она не думали, что им с самого начала настолько не захочется притворяться и предпринимать самые ничтожные попытки для восстановления какого-то подобия семейных отношений.

Едва распаковав чемодан и выкурив из комнаты Марьянину сестру, второкурсницу, восемнадцатилетнюю избалованную девчонку, предпочитавшую тратить каждый день чуть ли не три часа на дорогу, лишь бы не жить в общежитии, они заперли дверь и сели играть в карты. Карты были маленькие, пасьянсные, а игра называлась "бёзик". Играли в нее двумя колодами, начиная от семерок.

"За два года так осточертеть!" - думал доцент, глядя в развернутые веером карточные фигуры.
– Квинта, - сказал вслух.

– Какая квинта, когда у тебя взяток нет, - усмехнулась жена.
– Нет уж, фигушки. Давай на деньги и всерьез. Хоть навар будет.

– Давай, - кивнул доцент, смешивая карты. Но игра все равно не ладилась.

"За два года... Нет, будем точными, за два года и восемь месяцев... размышлял про себя, снося всяческую мелочь и придерживая бубновых валетов, которые в парах с пиковыми дамами назывались "бёзиком" и приносили сразу пятьсот очков.
– Красивая баба. Губы вон какие и сама какая, а никак... Ну просто ничего...
– думал доцент, косясь на узкую девичью тахту, на которой ему предстояло провести с женой минимум три ночи.
– Хотя бы Бороздыка не подвел и прибыл в субботу. Все же не так тошно будет. Раскладушку тут поставим".

– Сорок, - усмехнулась Марьяна, открывая пикового короля с дамой. Зря надеялся.

– А я и не надеялся.

– Тогда и начинать нечего.

– Я про карты, - покраснел Алексей Васильевич.

– А я про всё...

Кон был доигран и Марьяна записала за мужем два рубля с мелочью.

"Если бы у нее квартира была, - размышлял доцент, сдавая на вторую игру, - тогда все просто. Берешь чемодан и уходишь. Или она к себе возвращается. А так - слишком по-кулацки. Ей ведь приткнуться некуда. У Шустовой - это не жизнь. Та в нервотрепке. И вообще, сколько можно жить у подруги. А мать даже на эшафоте не разменяет квартиры.

И, кажется, казенную менять нельзя. Конечно, это красиво - взять чемодан и уйти. Правда, если это твой чемодан, а не Борькин. Хорошо еще, - усмехнулся, - Проська заметила".

– Чему смеетесь, Алексей Васильевич?
– спросила жена.
– Пусть квартирные дела вас не заботят. Я у Борьки поживу.

– Его демобилизуют.

– Улита едет...

"Рентгеновая женщина, - подумал доцент, даже не удивляясь.
– Впрочем, это у нее профессиональное. Но деться ей действительно некуда. С мамаши еще станет выписать ее из лицевого счета. Впрочем, нет. Мать не глупа. Марьяшка в бутылку полезть может. В конце концов, чего уж такого страшного? Все разводятся и мы разведемся. Детей нет и кому какое дело? Жалко, конечно, что рушится семья. Но, с другой стороны, какая семья? Гражданский брак. Загс. С Ингой мы повенчаемся".

– Восемьдесят, - сказала жена, открывая четыре бородатых карты.

– Везет, - усмехнулся доцент.
– Впрочем, у тебя их больше было.

– Все мои. И твоя тоже здесь, - показала на пухленькую бубновую даму, нисколько не похожую на Ингу.

– Она - червовая.

– Ах, да. Я забыла. Моя сводная сестра.

– Могла бы не напоминать...

– Ох, простите, Алексей Васильевич. Простите. Вечно я вам наступаю на святые мозоли. Но, к сожалению, мы с Ингой Антоновной сестры. Не сводные, не единоутробные, а однофалли...

– Хорошо, хорошо. Если тебе так угодно. Никто у тебя не отнимает твоего остроумия. Только уж очень попахивает отделением милиции.

– Ну и что? Я из отделения милиции. Ты нашел меня в отделении.

– Ты меня нашла.

– Хорошо, хорошо. Мы нашли друг друга. Твоя милиция тебя подстерегла. Чего ты еще хочешь? Я милицейская шлюха, а ты розовый философ, доцент, влюбленный в мисс Седли? Так? Ничего у тебя не выйдет, Лешенька. Борька на ней женится. Она для Борьки.

– Ради Бога...

– Какое благородство! Господи, какое благородство! Родон Кроули, джентльмен от мальтузианства... Простите, от антимальтузианства! Или нет, я уже заговариваюсь. Новоиспеченный славянофил Алексей Сретенский уходит от порочной жены! Голубица, гряди! Во втором браке надевают фату?

"Чёрт ее знает, что такое, - снова усмехнулся доцент.
– Вот рентгеноскопия!"

– Еще три сорок припиши. Может быть, я передумаю и сниму себе комнату. Три сорок и два двадцать - пять шестьдесят. Мало. Даже на день не снимешь. Плохо проигрываешь, Алешенька, - сказала, тасуя карты.

– Квартира - это твой козырь, - помрачнел доцент.
– Но каждый раз козырять - неблагородно.

– Простите и не казнитесь. Я поселюсь здесь.

– Женька будет счастлива, - кивнул муж в сторону соседней комнаты, куда они вытеснили Марьянину сестру.
– Я бы мог тебе помочь подыскать...

– Отступное? Родон Кроули предлагает Ребекке отступного. Извините, ваше преосвященство, дворяне взяток не берут.

– Ты? Ты дворянка? Господи, уморила!

– А ты думал? Станцию Фирсановку слышал?