Демобилизация
Шрифт:
Крапивников сам почти не сочинял, разве, если вылетал какой-нибудь чрезвычайно нужный материал и надо было к утру или через утро отгрохать передовую или спешную рецензию. Тогда он садился и писал, как надо, не хуже и не лучше, а как раз то, что необходимо и можно сразу запускать в машину.
В отличие от сидящего сейчас напротив него Бороздыки, Георгий Ильич давно махнул на себя рукой, понимая, что жизнь уже прошла и остались только женщины, женщины и женщины, которых он, как считал, беззаветно любил, как-то сразу всех, почти никого не
Сейчас он торопился покончить с редакционными делами, надеясь, что завтра, в субботу, его в журнал не вызовут, в понедельник, он выкроит библиотечный день, во вторник явится с коньяком и шоколадным набором, сделает общий привет и жизнь, наконец, станет прекрасной. Конечно, март еще не сезон, но в таком большом курортном центре, как Ялта, и в марте цветут кое-какие розы, и сейчас в предвкушении очаровательного романа, он быстро просматривал верстку, снимал корректорские кресты и выправлял
замечания главного редактора и всего синклита редакционной коллегии. Работать из-за нервной раздерганности он мог лишь в спешке и в шуме, и ноющий над ухом Бороздыка его не раздражал.
– Братья Киреевские, - бормотал Бороздыка.
– Да, конечно, - кивал Крапивников, выправляя статью о 300-летии воссоединения Украины с Россией.
– Ты понимаешь, что святее и чище не было людей...
– Сейчас не припомню, кто святее, - машинально кивнул Крапивников и приподнялся в кресле, потому что в комнату вошла секретарша Серафима Львовна.
– К вам армейский товарищ. Уверяет, что на две минуты. Входите, товарищ, - крикнула в приемную, где переминался в своих начищенных сапогах Борис.
– А, лейтенант, - вышел из-за стола Крапивников. Он сразу не вспомнил фамилии вошедшего и, улыбнувшись, подумал, что общение с военными проще, чем со стрюцкими.
– Привет, Курчев, - кивнул Бороздыка, не поднимаясь со стула.
– Извините, что помешал. Я на полслова, - покраснел Борис, входя в тесную, выгороженную из большой приемной комнатенку, где умещались лишь огромный стол с двумя стульями, да маленький столик с большим приемником "Рига-10".
– Садитесь, - Крапивников элегантным движением ресторанного мэтра сдвинул бумаги с края стола в центр, освобождая место для лейтенанта. Больше посадить было некуда.
– Принесли что-нибудь?
– Нет. Практическая просьба, - снова покраснел Курчев.
– Мне бы бумагу в Ленинку, в третий научный...
– Ради Бога!
– засмеялся Крапивников и тем же ловким движением отправил стопку бумаг назад, на край стола. На освободившееся место он взгромоздил портативную машинку фирмы "Москва", снял с нее футляр и на типографском бланке напечатал короткое прошение.
– Курчев, Борис Кузьмич? Я не ошибся?
– протянул он бланк
– Прихлопните у Серафимы Львовны. Надолго в Москву?
– Наверно, насовсем.
– Тогда заходите. Только не позже среды.
– Спасибо, - кивнул лейтенант.
– Я тоже пойду, - поднялся Бороздыка и в большой комнате, полуобнимая Бориса, взял у него из рук бланк и положил перед секретаршей.
– Этого достаточно?
– с сомнением посмотрела женщина на текст и достала печать.
– Я кое-кому скажу, - важно кивнул Бороздыка и увел лейтенанта из редакции.
– Такси!
– поднял он у подъезда руку, подвез Бориса до улицы Калинина и не дал расплатиться с водителем.
– Не робейте, у меня здесь кое-какие связи, - кивнул на величественное здание Ленинки.
– Спасибо, - выдохнул лейтенант. Но билет ему выдали без всяких препирательств.
– Вот вы тоже научная личность, - усмехнулся Бороздыка, как бы намекая, что хотя лейтенант обосновался в привилегированном зале, дистанция между ним и кандидатом наук Бороздыкой никак не уменьшилась.
– Спасибо, - повторил Борис, надеясь, что Игорь Александрович останется в библиотеке, но тот вышел вместе с ним.
– Я к брату, - сказал лейтенант.
– Он уехал. Сегодня утром, за город с прокуроршей. Попытка примирения. Хотите, пойдем ко мне?
– Мне чемодан забрать надо. Я вроде бы демобилизовываюсь.
– А вот это зря! Армии нужны образованные люди. В армии вы абсолютно на месте. Что вы штатский?! Нуль! Неужели же при вашем образе мыслей подадите в аспирантуру?
– Не знаю. Еще не решил.
– Не играйте с собой в прятки. Вам, русскому человеку, в армии самое место. В вас я вижу черты истинного армейского офицерства.
– Это во мне?
– удивился лейтенант.
– Да, в вас. Ваша судьба темно служить в далеком полку. Вы умны, не тщеславны. Вы - крепь России.
– Спасибо. Но это не так.
– Так, так, - воодушевлялся Игорь Александрович.
– К Жорке несколько лет назад захаживал артиллерист, майор, потом, кажется, подполковник. Красавец детина. Сажень в плечах. Росту - на двоих достанет. А уже порченный. Уже с тухлинкой и на московских аривисток заглядывался. Вот это уже гнилая крепь. Пижон, голос лощеный. А поглядишь, когда молчит, ну, прямо, Георгий Победоносец. Забыл фамилию... Рагозин, Распевин...?
– Ращупкин, может?
– неожиданно для себя выпалил Курчев.
– Кажется. А что? Знакомы?
– Встречался, - хмыкнул Борис.
"Ничего себе кино, - вертелось в мозгу.
– Вон куда залез Журавль. Еще недостало, чтоб он ко мне в фатеру Ингу привел. А что? Вполне возможно?! Ведь звонил из автомата и ему не обломилось. А Инги как раз в Москве нет. Да нет, брось! Она за доцентом..."
– Чудно, - сказал вслух.
– Вот уж не думал, что Ращупкин вхож в вашу компанию. По-моему, полная несовместимость.