Демобилизация
Шрифт:
– Безусловно, - согласился Бороздыка.
– Фанфарон ваш подполковник. Но у Жорки кого не бывает?! Этот, кажется, через немку, учительницу свою, попал. Да вы ее знаете. Алексей Васильевич говорил, что вы на юг вместе ездили.
– Через Клару Викторовну? Ого!
– засмеялся обрадованный лейтенант. Прямо, как в игру - тепло, горячо, жарко...
– Лохшваге?
– понимающе скорчил рожу Бороздыка.
– Нет, не то...
– отмахнулся лейтенант. Он случайно знал это жаргонное немецкое словцо.
– Просто чудно, что Журавль
– Большой ходок?
– Там, где он, не расходишься.
"Бедная Кларка, - подумал Борис, поднимаясь с не отстававшим от него Бороздыкой по бывшей Поварской.
– Так вот он, праздник тела?! Н-да... Ничего не скажешь. Крыть нечем".
Ему немного было обидно, что не по своей воле пришлось соревноваться с командиром полка. Но в то же время новость, сообщенная Бороздыкой, вносила ясность в возобновленные отношения с переводчицей.
"Ну и фиг с ней. Звонить не буду".
"А причем она?
– тут же перебил себя.
– Почем она знала, что Журавль мой командир полка, если он тогда еще полком не командовал?"
– Да, гниловатая крепь, - будто опробовал голос, с удовольствием повторил Игорь Александрович.
– Ваш брат метко его окрестил. Голиаф. В смысле - такой большой и такой ненужный.
– Чья бы корова...
– не удержался Курчев.
– Что, не в ладах? А мне, признаться, последние дни ваш кузен нравится. Конечно, много наносного. Но внутри незамутненное, абсолютно русское нутро.
– Возможно, я так далеко не лазил.
– Я сам не думал. Человек занимается Западом, и вдруг такие исконные мысли и склад ума. И даже - трудно поверить - начатки религиозного воспитания.
– Он что, признался?
– вздрогнул Курчев.
– В чем? Просто мы поговорили несколько вечеров и оказалось, что этот с виду англоман, мимошник, - весь в поисках, в смятении, но в то же время с чувством дороги...
– Это у него от семейных неурядиц. Еще Толстой писал, что в несчастливых семьях пробуждается либерализм.
– А чувство иконы - тоже от неурядиц?
– перебил Бороздыка.
– Я вам, лейтенант, если помните, в прошлый разговор объяснял, что у вас недоразвито приятие мистического. Вы ползете, а нужен полет. Вот в вашем кузене есть соборность.
– Почувствовали, или сам сказал?
– Такие вещи не расскажешь. Это есть или этого нет. В Алексее Васильевиче есть.
– Должно быть, - согласился лейтенант.
– В Греции всё есть. Мне сюда, - кивнул на дом Сеничкиных.
– А мне дальше, - кивнул Бороздыка в сторону Садового кольца. Звоните. И запомните, я на выпады не откликаюсь. А по сути мы с вами единоверцы, - и Игорь Александрович двинулся к остановке троллейбуса. Вечером он был приглашен к родственникам Хабибулиной. Но, встретясь чуть позже с Ингой, ограничился простым: "сегодня я впопыхах". Бороздыка любил напускать туману.
– Ну и наплел, - бормотал
– Темно служи в полку. Тоже нашел Николая Ростова. А Ращупкин - хорош! Но, слава Богу, не с Ингой...
– А тебе разница?
– тут же перебил себя.
– Разница, - сказал почти громко и позвонил в дверь.
7
Дядька стоял в столовой и допивал компот, сплевывая косточки в блюдце, которое держала тетка.
– Опоздал, брат. Раньше бы тебе прийти, - улыбнулся племяннику.
– Уже поздно, Вася. Торопись, - сказала тетка и подала мужу пиджак. Опоздаешь, - добавила, вытягивая у него из-за ворота салфетку.
– Я на минуту, штатское забрать, - сказал Борис.
– Елизавета выехала.
– Ух ты! Поздравляю, - министр положил руку на плечо племянника, тетка сняла ее с курчевской шинели и сунула в рукав синего драпового пальто.
– Ну, что ты, Вася, как маленький? Борис еще придет.
– Я в отпуске, - сказал Курчев. Он прошел в кладовку и взял свой желтый кожаный чемодан, близнец того, что стоял сейчас на Переяславке, хотя куплены они были - один в Ленинграде, другой - в сельпо под Москвой.
– Подкинете?
– спросил отпиравшего дверь дядьку.
– Давай, - сказал тот и хотел пропустить племянника на лестницу, но Ольга Витальевна и тут их разлучила.
– Езжай, Вася. Мне с Борисом побеседовать надо. Раздевайся, Боря.
Курчев с неохотой снял шинель, чувствуя неловкость, как в былые годы в деканате после прогулов.
"Полтора таксишных червонца не дала сэкономить! Может, шеф бы еще у магазина на Мещанке постоял". Идея потолочных обоев, на которых можно было намалевать какую-нибудь абстрактную чепуху, никак не покидала лейтенанта.
– Садись, - сказала тетка.
– Или нет, пойдем.
Она повела его в соседнюю с ванной спальню, в которой лейтенант ни разу не был. Уходя или уезжая, Ольга Витальевна всегда запирала эту комнату.
"Золото у нее там или крест из алмазов?" - гадал когда-то Борис.
Спальня выходила во двор, но при двух больших окнах была необыкновенно светла. Мебели в ней было только две кровати, трюмо и два кресла по бокам низкого круглого столика.
– Садись, - толкнула его тетка, как первоклашку, в кресло, сама села во второе, но тут же поднялась и повернула ключ в замке.
"С чего это она?
– подумал Борис.
– Неужели гульдены хочет выдать, споловинив, понятно? Чёрт с ней. Половина больше нуля".
– Ты знаком с некоей Рысаковой?
– вдруг спросила тетка.
– Нет, - не краснея ответил племянник, глядя в ее напудренное не старое лицо.
– А кто такая?
– тут же спросил, удивляясь своему спокойствию.
– Не притворяйся, пожалуйста. Ты ее видел у нас и даже провожал домой. Аспирантка Инга Рысакова.
– Ингу помню, а Рысакову нет. То есть не знал, что она Рысакова.