Демон в моих глазах
Шрифт:
– Тони, я ничего не знаю! Я подумала, что ты мог бы приехать на Рождество, остановился бы в гостинице, и мы бы смогли увидеться, и все еще раз обговорить, и я бы смогла объяснить тебе, как сложно…
– Ну нет! Только не это! – взорвался Антони. – Приехать на неделю и увидеть тебя минут на пятнадцать, ну, от силы на один вечер, когда тебе удастся сбежать из этой твоей тюрьмы? А потом, может быть, на Пасху? А потом, если повезет, летом? Пока ты все еще колеблешься, а я все еще пытаюсь понять? Ну нет, Хелен, я не собираюсь быть ручной болонкой замужней женщины.
Гудки раздались снова. Он вставил следующую порцию монеток.
– У меня мелочь заканчивается.
– Я
– Нет, я этого не знаю. И, пожалуйста, прекрати плакать – это очень важно. Твое следующее письмо будет очень важным для нас; может быть, это будет самым важным письмом из всех, которые ты когда-либо писала. Если ты приедешь ко мне, то я найду нам квартиру и буду о тебе заботиться. И тебе не надо будет бояться Роджера, потому что я буду с тобой. Роджер разведется с тобой, когда поймет, что у него нет шансов, и мы поженимся. Но ты должна понять, что следующее письмо – это твой последний шанс. Я сыт всем этим по горло. Мне надоело, что меня пинают, как собачонку, и мое терпение не безгранично. – Ярость заставляла его говорить все быстрее – ярость и то, что он боялся, что опять раздадутся эти короткие гудки. – Не забывай, что в мире существуют и другие женщины. И когда ты говоришь мне, что боишься, если твой муж увидит счет, который придет через три месяца, то все это начинает напоминать мне французский фарс. Я начинаю думать, что мы уже опоздали.
В ответ Антони услышал всхлипывания, которые были прерваны отрывистыми короткими гудками. Он с грохотом повесил трубку, даже не удосужившись сказать «до свидания». В тишине прислонился к стене. Его дыхание было таким тяжелым, как будто он только что вернулся с пробежки. В руке у Антони оставалась последняя двухпенсовая монета. Повинуясь импульсу, он набрал номер Линтии.
Лишь услышав его голос, она пригласила его на чашку кофе.
Антони заколебался. Его разговор с Хелен был настолько эмоциональным, что он никак не мог вспомнить, дал он ей свой телефон или нет. А что, если она ему перезвонит?.. Нет, он не может прийти, но, может быть, Линтия согласится прийти к нему? С удовольствием, вот только попросит жильца с верхнего этажа присмотреть за Лероем.
Артур слышал все, или, по крайней мере, все, что человек может услышать из телефонного разговора. Так как ответов женщины он не слышал, то не мог понять, уйдет или нет жилец из комнаты № 2. Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть он уйдет. Артур с удивлением понял, что молится. Может быть, тому богу, портрет которого, с короной из терновника, висел в церкви Всех Святых, куда он ходил в воскресную школу? Хотя в действительности ни он, ни тетушка Грейси в бога не верили. Ну, пожалуйста, пусть он уйдет.
Но свет из окна № 2 продолжал освещать поросший лишайником бетонный двор. Артур услышал, как открылась и вновь закрылась входная дверь, а затем увидел то, чего никогда еще не видел в этом доме. На двор упала тень сразу двух голов – Антони Джонсона и другой, с тяжелым, заколотым заколками на затылке шиньоном. Весь задрожав, Артур отвернулся, сорвал с кровати розовое покрывало и стал хватать подушки. Одну за другой, погружаясь пальцами в их мягкость и теплоту, сжимая и сдавливая их ногтями с такой силой, что в одной из них появилась прореха. Но это не принесло Артуру никакого облегчения, поэтому, когда приступ бесцельной ярости прошел, он бросился лицом вниз на кровать и разрыдался.
На этот раз на Линтии была надета длинная шерстяная юбка, расшитая оранжевыми цветами. Верхнюю часть ее тела скрывало желтое пончо, а в волосах были маленькие золотые заколки.
– Как видите, я оделась, – сказала она, – потому что вы ждете еще гостей. Устраиваете вечеринку?
Антони расстроился, потому что она не оделась только для него.
– Я никого больше не жду. Почему вам пришла в голову мысль о вечеринке?
– Но ведь вы же не захотели прийти ко мне, – она подняла брови идеальной формы, которые походили на арки над белыми лунами ее зрачков. – А, теперь я все поняла.Вам настолько нравится эта изысканная комната, со всем ее антиквариатом и роскошным видом на древний, как мир, подвал, что вы просто не хотите из нее никуда выходить. А вы знаете, что ваша люстра похожа на «португальский кораблик»? [26]
26
Вид медузы, живущей в морях Вест-Индии.
– Я знал, что она похожа на медузу, – рассмеялся Антони, – но не догадывался, на какую. Все дело в том, что мне могут позвонить.
– А-а-а…
– И совсем не «а-а-а», – Антони включил чайник и достал чашки. – Когда-нибудь я расскажу вам об этом звонке. А сейчас лучше расскажите мне о себе.
– Да там не так уж и много рассказывать. Мне двадцать девять лет, и родилась я в Кингстоне. Который на Ямайке, а не здесь, в Англии. Сюда я переехала вместе с родителями, когда мне исполнилось восемнадцать. Здесь же, в Кенборне, получила профессию социального работника. Вышла замуж за врача, – она взяла в руки выпавшую заколку. – Мой муж умер от рака три года назад.
– Мне очень жаль.
– Да, – она взяла чашку кофе, предложенную Антони. – Теперь ваша очередь.
– Моя? Ну, я тот, кого называют вечным студентом…
Произнеся это, он вспомнил, что первой его так назвала Хелен, которая, по-видимому, цитировала какую-то из пьес Чехова. Она ему не перезвонит. По крайней мере, не сегодня. Антони стал рассказывать Линтии о своей работе, но мягко отобрал у нее свои заметки, не дав их прочитать.
Психопат испытывает очень мало сожаления по поводу своих действий, по поводу своей жестокости по отношению к детям и животным, даже по поводу убийства. Гораздо больше он расстроится, если не сможет выполнить обычные или обязательные действия, которые, с точки зрения их ценности для общества, совершенно бесполезны.
Антони совсем не об этом хотел говорить сегодня вечером. Жаль, что в комнате не было дивана, а только два разнокалиберных стула – один с прямой спинкой, а другой обитый твидом – и то, что с большой натяжкой можно было назвать пуфиком. На нем-то Антони и расположился. Постепенно и, как ему казалось, с большим искусством он придвигал пуфик все ближе и ближе к Линтии. Он был уже очень близок к ней и к тому, чтобы рассказать ей обо всем, что происходило между ним и Хелен, как вдруг раздался резкий стук в дверь. Ему звонят. Сам бы он отсюда звонок не услышал… Антони распахнул дверь. На пороге стоял новый жилец из комнаты № 3, высокий и симпатичный, похожий на Мухаммеда Али.
– Прошу прощения, что беспокою вас, – сказал Уинстон Мервин на безукоризненном академическом английском языке, который сильно отличался от мягкого, теплого, наполненного солнцем акцента Линтии. Мужчина протянул стеклянную солонку. – Не могли бы вы одолжить мне немного соли?
– Конечно, – ответил Антони, распахивая дверь. – Заходите.
Никакого телефонного звонка. Конечно, он не дал ей своего телефона. Теперь Антони это хорошо помнил. Уинстон Мервин вошел в комнату. Он подошел прямо к Линтии, которая, если это вообще можно сказать о негритянке, сильно побледнела. Она привстала, протянула руку и произнесла: