Демон в моих глазах

Ренделл Рут

– Таких совпадений не бывает. Это просто невероятно.

– Ну, это не совсем совпадение, – ответил посетитель. – Соль была только поводом. Я видел, как ты входила в дом.

– Да, но поселиться здесь, именно в этом доме… – Линтия повернулась к хозяину. – Мы знали друг друга на Ямайке, Антони. А не встречались уже двенадцать лет.

Глава 10

На коврике возле двери лежали три письма на имя Уинстона Мервина, счет для Брайана Котовски и письмо в лавандовом конверте из Бристоля на имя Антони Джонсона. Держа его в руке, Артур размышлял, что бы в нем могло быть написано. Решилась ли женщина бросить мужа и переехать к Джонсону? Хотя большого интереса по этому поводу он не испытывал; его сейчас вообще ничто не волновало, кроме того, что ему было необходимо проникнуть в подвал. В ночь на 5 ноября было довольно холодно, и с утра все стены домов, провода и ступени были покрыты толстым слоем изморози. Желтые листья, забившие все

канавы, блестели на морозе металлическим блеском. Артур взялся за створку ворот и понял, что они уже отперты. Первый раз Барри появился раньше него. Артур увидел мальчишку, стоящего перед кучей деревянных деталей и собирающегося поднести спичку к шутихе.

– Немедленно прекрати, – сказал Артур голосом, в котором явственно слышалась угроза. – Ты что, хочешь здесь все поджечь?

Он вошел в свой офис. Барри появился следом и угрюмо прислонился к притолоке.

– В твоем возрасте меня очень сильно наказывали, если мне приходило в голову даже просто дотронуться до фейерверка.

– А чего это вы такой злой прямо с утра? – поинтересовался Барри, выдув оранжевый пузырь.

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать? – прогремел Артур. – Убирайся с глаз моих и приготовь мне чашку чая.

– В половине десятого утра?

– Делай, что тебе говорят. Когда я был в твоем возрасте, то был счастлив, если утром мне вообще удавалосьвыпить чашку чая.

Когда я был в твоем возрасте… Глядя из окна своей каморки на белую пустоту двора, Артур задумался о своем потерянном детстве. Наказали бы его за фейерверк? Возможно, что к тому моменту, как он достиг нынешнего возраста Барри, его уже отучили делать любые необдуманные шаги.

– До тех пор, пока ты не вырастешь, – говорила обычно тетушка Грейси, – хозяин в доме я.

Ее собственная слабость и неряшливость, вероятно, привели к тому, что и Артур вырос ленивым, неаккуратным, пренебрегающим своей работой и обязанностями. Только посмотрите, что он сделал, как только получил эту самую свободу – он сразу натворил такого, что точно лишился бы всякой свободы, если бы это только стало известно. Так же как тот случай с младенцем миссис Гудвин… Но прежде чем Артур перешел к этим воспоминаниям, появился Барри с чаем.

– А вы уже видали костер, который сложили на пустыре?

– Осторожнее, не разливай чай, я предпочитаю пить его из чашки, а не из блюдца, – заметил ему Артур. – Нет, не видел. И кто же это его сложил?

– Люди, дети, ну, я не знаю… Но они натаскали туда чертову уйму деревяшек. Думаю, что это будет лучший костер в Кенборне. Из вашего окна его, пожалуй, хорошо не разглядишь. Он как раз сзади решеток на Бразенос.

– Будем надеяться, что не произойдет никакой катастрофы, – заметил Артур, прихлебывая чай. – Думаю, что сегодня у пожарных будет тяжелая ночь. Ну а теперь, когда ты уже вдоволь попользовался сахаром мистера Грейнера, может быть, соизволишь очистить мою корзинку для мусора?

На столе лежала внушительная пачка писем. Артур стал аккуратно открывать конверты. Однажды, в спешке, он разорвал пополам чек на приличную сумму денег. Но сегодня утром Артур просто никак не мог сосредоточиться. По тем образам, которые возникали у него в мозгу, по тем воспоминаниям, которые вдруг там всплывали, – он думал, что многие из них давно забылись, – по тому давлению, которое почти раскалывало его голову, он понимал, что его терпению подошел конец. Эти образы, естественно, включали в себя мертвые лица – тетушки и тех двух девушек.

А теперь он, ко всему прочему, опять увидел этого младенца и услышал его крики. Тетушка Грейси приглядывала за младенцем по просьбе матери. Артур смутно припоминал, что у миссис Гудвин заболел какой-то родственник, и ей обязательно надо было его посетить.

– Если мне придется выскочить в магазин, – сказала тетушка Грейси, – то здесь останется Артур. – Она со значением посмотрела на мальчика. – Для него будет полезно доказать, что на него можно положиться.

Как только за ней закрылась дверь, Артур подошел и встал около младенца, рассматривая его с непонятным вожделением. Младенцу было месяцев шесть, и он был толстый и сонный. Артур убрал одеяло и приподнял теплую распашонку, которая была на нем надета. Младенец так и не проснулся. Сейчас Артуру хорошо была видна белая ворсистая салфетка, закрепленная безопасной булавкой над его штанишками. «Безопасная» было достаточно странным определением для такого очевидно опасного оружия. Артур отстегнул булавку и, переполненный сознанием собственной власти и непонятной радостью, воткнул ее до самой загибающейся головки в живот ребенку. Младенец проснулся с оглушительным криком, а на его коже появилась большая капля бордовой крови в том месте, где Артур вытащил булавку. Какое-то время он прислушивался к крикам и наблюдал за младенцем; наблюдал за его ртом, широко раскрытым в крике, за его глазами, из которых слезы лились на бордовое от натуги лицо. Он просто наблюдал и слушал. Тетушка Грейси никогда не ходила по магазинам долго. К счастью. Ведь Артуру надо было все привести в порядок, чтобы его не ругали. И, тоже к счастью, булавка, кажется, не задела никаких жизненно важных органов. Он поменял пеленку, которая насквозь

пропиталась мочой и была испачкана кровью, выстирал ее – тетушка Грейси это одобрила и даже похвалила его! – и к тому моменту, когда она возвратилась из магазинов, младенец только жалобно плакал, как большинство младенцев, без всякой видимой причины. Ведь ничего плохого с этим младенцем не произошло. Артур подумал, что теперь он уже был мужчиной старше тридцати. Ни его, ни тетушку никогда не обвиняли в том, что у младенца появилась рана, да и вряд ли ее тогда вообще заметили. Однако Артур был и сейчас рад тому, что тетушка всегда быстро возвращалась с покупками. Потому что только одному богу ведомо, куда бы он еще воткнул булавку и сколько бы еще раз он это сделал, если бы знал, что тетушка Грейси придет не скоро. Нет, все-таки она действительно была его ангелом-хранителем и защитницей, которую после ее смерти сменила та, другая защитница, его терпеливая белая леди, одетая в одежды тетушки…

Был уже час дня, а Артур еще не ответил ни на одно письмо. Может быть, после хорошего ланча… Он надел свое пальто из серого твида с серебристым отливом, на один тон светлее, чем его шелковый галстук со стальным отливом. Этот галстук Артур перед выходом затянул так, что тот его чуть не задушил. По пути в кафе он остановился и осмотрел сложенный костер. Тот был высотой футов пятнадцать [27] , и с двух сторон его подпирали козлы. Артур покачал головой – он никак не мог понять, что именно вызвало у него такое недовольство, – затем быстро пошел в сторону кафе, надеясь, что морозный воздух, если его вдыхать с правильными интервалами, очистит его голову от пульсирующей боли. Вернувшись, он обнаружил у себя в офисе женщину в пальто из верблюжьей шерсти, которая проводила опрос для какого-то исследования. Артур назвал ей свое имя и адрес, а затем рассказал, что поддерживает консерваторов, не женат и работает в должности инспектора-контролера. Назвать свой возраст он отказался. Женщина все записала, и Артуру стало немного легче.

27

Около 4,5 м.

Корреспонденция все еще ожидала его, и теперь, поскольку утром он предпочел бездельничать, все шло к тому, что ему придется задержаться после работы. Зимой, когда сумерки наступали в пять часов, Артур предпочитал уходить из офиса именно в это время. В это время на улицах было полно людей, и он мог спокойно, что называется «под наблюдением», попасть домой до наступления темноты. Однако Артур успокоил себя тем, что сегодня люди будут на улицах до позднего вечера. Уже сейчас можно было видеть золотые, пурпурные и белые ракеты, взлетающие в бледное и все еще освещенное солнцем небо.

Однако из-за извращенного желания увидеть, как праздник будет испорчен, Артур мечтал о том, чтобы пошел дождь. Он даже несколько раз выходил на крыльцо, чтобы посмотреть на термометр. Во время ланча на небе появились облака. Но с того времени облака как-то сжались и исчезли, как будто съеденные морозцем, так как термометр постоянно падал, начиная с 37 градусов до 36, 35, а теперь, в пять тридцать, он показывал уже 29 градусов [28] .

Солнце еще не успело сесть, как на голубое небо, чистое и блестящее, как пластинка ляписа, высыпали звезды. И эти звезды, яркие и вечные, спокойно наблюдали, как шутихи, эти искусственные метеориты, взлетали в эфемерные галактики. Артур опустил жалюзи, чтобы хлопки праздничных фейерверков больше не мешали ему, хотя до него ясно доносились голоса и смех людей, собиравшихся на костер и праздник. В десять минут седьмого Артур закончил последнее письмо и напечатал последний адрес. Все письма он положил в лоток «исходящие», чтобы Барри утром не забыл их отправить. Надев пальто, еще раз подтянул галстук и вышел из офиса, заперев ворота. Празднующие, по мнению Артура, шумели совершенно непристойно. Он вышел на Магдален-хилл и подошел к металлической сетке. За ней, на пустыре, уже собралась небольшая группа жителей из близлежащих домов. Столы на козлах были закрыты бумажными скатертями, и на них высились горы сэндвичей, булочек, хот-догов и стояло множество чашек с супом. Пар от супа поднимался в воздух. По прикидке Артура, здесь собралось около ста человек, в основном детей и женщин, но было и с полдесятка мужчин. Все были одеты в ветровки или в толстые пальто с шарфами. Трава уже подмерзла и была в изморози, поэтому ботинки присутствовавших оставляли на ней темные полосы. Огни из окон домов на заднем плане бросали оранжевые отсветы на движущиеся фигуры, траву, покрытую инеем, внушительную гору деревяшек: на всю эту сцену, напоминавшую картины Брейгеля [29] .

28

Температура дана по Фаренгейту. По Цельсию она соответствует 2,87, 2,22, 1,67 и –1,67 градусов.

29

Питер Брейгель-старший (1525–1569) – голландский живописец, мастер пейзажа и жанровых сцен.