Демон
Шрифт:
Затем она щелкнула Стукачка по морде, а тот в ответ в нее харкнул. Подлинной злобы в этом жесте, впрочем, не проглядывало. Не дожидаясь, пока ее попросят, Сирокко достала из рюкзака бутылочку и пипеткой выдавила семь щедрых капель в обращенную кверху жаждущую пасть.
Стукачок причмокнул губами и использовал выражение, которое в его ограниченном репертуаре гримас означало улыбку.
— Старая карга сегодня, смотрю, щедрая, — сказал он.
— Старой карге сегодня не до шуток. Хочешь узнать, как я живьем сдеру с тебя кожу, если говорить не станешь? Или тебя это тоже утомило?
Балансируя на одной конечности, Стукачок воспользовался другой, чтобы почесать себя за ухом.
— Давай пропустим всю мутоту, ага?
— Давай. Как там Адам?
— Мелкий засеря смышлен как черт. Адам любит свою долбаную бабулю. В один прекрасный день Гея — извини за выражение — с потрохами его возьмет.
— А Крис как?
— Крису хреново. Когда не совсем хреново, болван все еще думает, что может овладеть душой и сердцем помянутого засери, сыночка его дорогого. А когда совсем — дуралею кажется, что Адам уже пропал. А тут еще Гея выставляет его звездой кое в каких ее телешоу и дает всякие тошнотворные задания... ну, чтоб обалдуй на хлеб с маслом зарабатывал.
Тут Стукачок моргнул и нахмурился.
— Я, часом, с метафорой не напутал? Сирокко не обратила внимания.
— Как там... Габи? Стукачок скосил на нее глаз:
— Раньше ты про нее не спрашивала.
— А теперь спрашиваю.
— Хочешь, скажу, что она у тебя в воображении?
— Хочешь, я тебе башку в задницу запихаю?
— Вот сука, — прохрипел Стукачок и скорчил гримасу. — Жаль, что со мной такой фокус не так невозможен, как для тебя.
— Ага, очень даже возможен.
— У, крыса, я не забыл. — Стукачок вздохнул. — Габи... готовит свой грязный трюк. Сама знаешь, о чем я. Габи ведет тонкую игру. Можешь никогда не' узнать, какую тонкую. Оставь ее в покое.
— Но я не виделась с ней уже...
— Говорю, Капитан, — оставь ее в покое.
Они смотрели друг другу в глаза. Подобное замечание заслуживало расплаты. Сирокко сама не понимала, почему она в этот раз Стукачку такое спускает. Что изменилось? Или она просто слишком устала?
Выбросив лишние мысли из головы, Сирокко отсчитала Стукачку еще три капли чистого спирта и сунула его обратно в банку. Затем осторожно вошла в очищающий жар Источника, погрузилась в него и глубоко вдохнула в себя медовые воды.
Десять оборотов она лежала не шевелясь.
ЭПИЗОД XXI
Постройка Новой Преисподней наконец завершилась.
Гея лично осмотрела наружную стену, собственными массивными руками выхватила из рва пару акул, — короче, тщательно проверила готовность к осаде.
С рабочей силой по-прежнему была беда. Некоторое время ушло на то, чтобы ее надсмотрщики, наконец, уяснили, что больше люди до смерти работать не могут. Много народу полегло, пока этот урок все же был усвоен. Теперь к тому же появилась и некоторая проблема с дезертирством, ибо батальонов зомби, чтобы отлавливать и пытать беглецов, уже не существовало. Жрецов человеческие приспешники никак не устраивали, но все вели себя благоразумно и неудовольства не проявляли. К счастью, на жрецов зомбицид не действовал.
Итак, все было готово. Новая Преисподняя могла выдержать любую атаку, любую осаду.
Довольная, Гея призвала своего архивариуса и приказала устроить тройной сеанс. «Человек, который станет Царем». «Вся королевская рать». «Индира».
Восхитительные политические фильмы — все три.
ЭПИЗОД XXII
Габи Мерсье родилась в 1997 году в Новом Орлеане — еще когда он входил в состав Соединенных Штатов Америки. Детство ее было трагичным. Отец Габи убил ее мать, а сама она переходила с рук на руки — от родственников в агентства и наоборот — приучаясь при этом никем особенно не интересоваться. Астрономия стала для нее спасением. Другого такого специалиста по планетарной астрономии просто не существовало — и когда набирали команду для «Укротителя», Габи заняла там свое законное место, хотя и терпеть не могла любых путешествий.
К сексу она относилась более или менее равнодушно.
А затем «Укротитель» был уничтожен, и вся команда провела некоторое время в полной сенсорной депривации. Джин после этого спятил. Билл страдал такими провалами в памяти, что даже не узнал Сирокко, когда снова с ней встретился. Сестры Поло, Апрель и Август, и так-то не самые выдержанные из клонированных гениев, оказались разлучены. Апрель стала ангелом, а Август постепенно зачахла в тоске по своей утраченной сестре. Кельвин получил способность общаться с дирижаблями, зато лишился всякого желания общаться с людьми. Сирокко овладела даром петь по-титанидски.
Габи же прожила целую жизнь. Двадцать лет, сказала она тогда. Когда она проснулась, вышло совсем как в одном из тех безумных снов, когда ты вдруг понимаешь, в чем вся суть. Главные Ответы Жизни лежат у тебя на ладони, если только ты можешь сохранить ясность мыслей, чтобы вовремя разложить все по полочкам. Весь опыт прошедших двадцати лет оказался на уме у Габи, свежий и внятный, готовя ее к тому, чтобы она изменила свою жизнь и весь мир...
... пока, опять-таки как во сне, вдруг не пропал. Через считанные минуты Габи уже знала очень немногое. Во-первых, что это действительно были двадцать лет, полные стольких подробностей, какие мог породить только такой отрезок времени. Во-вторых, сохранилось воспоминание о подъеме по огромной лестнице под сопровождение органной музыки. Позднее, когда они с Сирокко навещали Гею в ступице, Габи вновь пережила этот подъем. А в-третьих, у нее осталась безнадежная и неизлечимая любовь к Сирокко Джонс. Любовь эта стала таким же откровением для Габи, как и для Сирокко. Никогда в жизни Габи не представляла себя лесбиянкой.
Все остальное исчезло.
Прошло семьдесят пять лет.
В возрасте ста трех лет Габи Мерсье умерла под центральным тросом Тефиды. Смерть ее была жуткой, мучительной, а причиной ее явилось скопление жидкости в обожженной легочной ткани.
И тут пришло время самого большого изумления. После смерти действительно была жизнь. Гея и впрямь оказалась богиней.
На всем пути к ступице Габи боролась с этим мнением. Внизу она видела собственное мертвое тело. Она стала всего лишь точкой сознания, не испытывая ровным счетом ничего на физическом уровне. Лишение тела, однако, не избавляло от эмоций. Самой сильной из них оказался страх. Габи, впадая в детство, вдруг обнаруживала, что шепчет «Аве Мария», «Отче Наш» или «Молитву к Господу», представляя себя в громадном и холодном, запретном и все же утешном пространстве старого собора — вот она стоит на коленях рядом с мамой и перебирает четки.
Но здесь единственным собором было живое тело Геи.
Итак, ее взяли, или переместили, или увели, — короче, неким образом доставили в ступицу — к той самой лестнице из кинофильма, по которой они с Сирокко давным-давно взбирались. Там лежал глубокий слой пыли, и со всех сторон свисали искусные драпировки паутины — опять же как в кино. Габи чувствовала себя кинокамерой на очень устойчивой операторской тележке, которая, помимо собственной воли или желания, миновав маленькую дверцу волшебника страны Оз, оказывается в зале Людовика XVI, — зале, где располагалась точная копия декорации из фильма «2001: Космическая Одиссея». Именно там они с Сирокко впервые повстречались с низенькой коренастой старушонкой, что представилась им как Гея.