Демонический отбор. Захомутать и обезвредить
Шрифт:
Клянусь, в эту секунду с ним что-то произошло. Он начал меняться. Те изогнутые узоры, что обвивали его кожу, зажглись золотом сквозь одежду. В воздухе повис запах пожара.
Мне кажется, или его демонические способности проявились во всей силе? Не пришлось даже никого убивать.
Хм, с маленькой поправкой.
Никого, кроме меня.
Он подлетел ко мне, оседающей на пол, подхватил на руки, баюкал как маленькую, зажимая шею ладонью.
Впустую.
— Не позволю… — шептал обреченно. — Держись. Тори, родная,
Где-то в углу Стэн связывал раненого лекаря, пока тот не очухался, но я не видела это. Слышала. Звуки заострились, стали такими громкими, будто проходили сквозь моё тело.
Я хотела сказать Эдварду, что не о чем переживать. Хотела обрадоваться его волнению и взгляду, в котором застыло отчаяние. Хотела спросить, что он испытывает ко мне по-настоящему.
Но жизнь утекала алыми струйками.
Я слабо улыбнулась — губы не слушались.
Умереть, не дожив до двадцати лет, не так уж обидно, если ты успел влюбиться в кого-то, успел насладиться его губами, впитать в себя касания, стать для него единственной и желанной.
Надо мной склонился Стэн. Всегда собранный и хладнокровный к любым потрясениям, сейчас он выглядел ужасно растерянным.
Надеюсь, этот дурень съездит домой и помирится с отцом. Родители жутко соскучились по нему.
— Что этот урод говорил про демоническую кровь? — Брат не дотрагивался до меня, лишь смотрел округлившимися от ужаса глазами. — Примени её! Спаси мою сестру!
Император огрызнулся.
— Если бы я знал, что нужно делать!
Эдвард держался из последних сил. Он застыл в одной позе, зажимал мою рану, и лицо его всё больше напоминало посмертную маску. Бледное, восковое.
— Ты! — Стэн обернулся к отчего-то смеющемуся лекарю — Отвечай! Ты же затеял всё это ради себя! Ну же, давай!
Я слышала, как тому прилетел ощутимый пинок, но психопат, хоть и поверженный, не переставал хохотать.
— Смешно. Я вновь оказался вам нужен. Что вы предложите мне взамен? Что я получу за информацию о том, как сохранить драгоценной истинной жизнь?
Мой брат скрипнул зубами и прошипел:
— Можем обсудить, чего ты не лишишься. Конечностей, например. Всех. По очереди.
— Фу, как грубо. Впрочем, чего ожидать от мужлана-полицейского.
— Я излечу тебя тоже, — глухо ответил Эдвард, смотря в пустоту.
— И зачем? Длинная жизнь в тюрьме — увольте.
Император на секунду прикрыл веки. Боролся с самим собой. Поставил на чашу весов то, что собирался сделать, и раздумывал, правильно ли поступает.
Я хотела закричать: «Нет, не вздумай!»
Но каждый вдох дарил только адскую боль, и губы совсем онемели.
— Я обещаю дать тебе свободу. Клянусь всем, что имею. Расскажи, как спасти Викторию… и тебя.
Нет!
Он же убийца! Он уничтожил девушек, чуть не прикончил Джона (или уже прикончил, ведь тот потерял слишком много крови, а моё заклинание спало), хотел расправиться с Тиной.
Он не заслужил спасения.
— Напои её своей кровью. Не жадничай. Удивительно, что твои способности вновь открылись без должной жертвы. Девчонка-то ещё жива. Видимо, дар истинной пары… занятно-занятно.
Эдвард кивнул Стэну, и тот передал ему скальпель. Император зажал его в ладони и полоснул. Без раздумий. Быстро. Кровь потекла сквозь пальцы, по запястью, к локтю.
А дальше я ничего не помнила, потому что слабость навалилась, сковала по рукам и ногам. Внутри меня поселился холод. Столь сильный, что пробрался в каждую клеточку. Колючий, пронизывающий.
Выжить или умереть — уже не так важно.
Последнее, что запомнилось: как ладонь касается моих губ, и на тех остается металлический вкус.
***
Я открыла глаза и отметила безо всяких эмоций: окно открыто, и ветер несет с улицы запах булочек с корицы.
Значит, жива.
Вряд ли в райских кущах кормят булочками с корицей (хотя могли бы), да и за какие заслуги я бы туда попала.
О нет. Всякие неудачницы типа меня должны вечно жариться в огне очистительном да кататься на раскаленной сковороде.
Впрочем, при полном образе, с рогами, я бы сошла за одного из чертей и сама бы тыкала палками в грешников. Влилась бы в коллектив, короче говоря.
Чувство юмора ко мне вернулось. Тоже добрый знак.
Я поднялась на подушках. Приятно осознавать, что лежишь в императорской спальне, а хозяин стоит совсем близко, отвернувшись к окну, заложив руки за спину. Его силуэт в закатной дымке чуть плывет, от чего кажется совсем нереальным. Загадочным. Волшебным.
— Привет, — сказала я и тут же осеклась.
Голос севший, как у пьянчуги с двадцатилетним стажем. Я аж сама испугалось того, как хрипло он звучал. Эдвард, наверное, тоже ужаснулся (ещё бы, в кровати должна была лежать девушка, а не сиплое чудовище), потому что резко развернулся ко мне.
— Очнулась! — выдохнул с облегчением. — Как ты себя чувствуешь?
Он подал мне стакан с водой, и я жадно выхлебала всё до последней капли. Никогда бы не подумала, что вода будет казаться мне такой вкусной.
После того, как однажды умер, вообще иначе смотришь на многие вещи.
— Так, будто беспробудно пила всю предыдущую неделю. Голова трещит. Есть обезболивающее снадобье? И что-нибудь покушать, — подумала и добавила: — Желательно целую кастрюлю.
— Виктория, ты два дня металась в горячке, бредила, не просыпаясь. — Мужчина навис надо мной, сосредоточенно всмотрелся. — Я думал, что ничего не получится, что я не смогу тебя спасти. Живая, не верится…
Тут-то в голове всплыли детали последнего дня моей жизни. Дотронулась до повязки, стягивающей шею. Крепкая. Но повязка определенно лучше дыры.