День без конца и без края
Шрифт:
– Опять.
– Ну, горбатого только могила исправит.
– Мне Фатьянов написал из Германии. В Иркутском централе сидит его брат с товарищами. Приговорены к смертной казни. Увидишь Князева - и от моего имени, и сам попроси смягчить приговор. Я его знаю по Тобольску. Он человек порядочный, добрый...
– Эх, Иван Николаевич, Иван Николаевич! Мы деловые люди, страну обстраиваем. А эта шантрапа мокрогубая растащить ее хочет.
– Дорогой мой! У отечества не должно быть сынков и пасынков. Право на полное участие в жизни, право на свободу мысли, дела,
– Ну, хорошо... Я передам твою просьбу.
– Смоляков кладет письмо в карман.
– Премного благодарен.
– Твердохлебов слегка наклоняет голову, потом сопровождает до двери гостя. Обернувшись, увидел Мусю: - Ты что здесь делаешь?
– А я слушала.
– Гм...
Муся подошла к нему и порывисто поцеловала в щеку.
– Ты такой молодец, папочка!.. И я клянусь тебе, что все буду делать как ты...
– Вон как!
– усмехнулся Иван Николаевич и с притворной строгостью: Тогда марш на деляну!
По пыльному сибирскому большаку катит пароконная бричка, груженная узлами и саквояжами. Федот сидит в передке, лениво помахивая кнутом, тянет песню: "Ой да ты кал-и-и-инушка! Разма-али-инушка!" Тетя Феня и Муся сидят на задке на сене. Лошади бегут дружно, весело, потряхивая головами. Над степью кружит одинокий коршун.
– Дядя Федот, за сколько же дней мы доедем до Тюмени?
– Ден за десять, за пятнадцать, бог даст, доберемся, - отвечает Федот.
– За десять или за пятнадцать?
– переспрашивает Муся.
– А не все ли равно? Ты моли бога, чтобы колесо не отлетело.
– Да мне же через две недели в школу идти.
– Школа не медведь, в лес не уйдет.
– Но и опаздывать нам негоже, - сказала тетя Феня.
– Нагоним, Фекла Ивановна. Лошади, они дорогу знают.
– А сколько нам еще осталось верст?
– спрашивает опять Муся.
– Кто его знает! Наши версты мерил черт да Тарас, но у них цепь оборвалась... Но-о, залетные! Шевелись, что лича!
Он дернул вожжами, и кони прибавили ходу.
– Я так себе кумекаю, - рассуждает Федот, - ежели ты в дороге, то выбирай день по силам. Об конце не думай. Потому как думы об конце зарасть вызывают.
– Это какая такая зарасть?
– спрашивает Муся.
– Чаво?
– Ну, азарт, - отвечает за Федота тетя Феня.
– Вроде, - соглашается Федот.
– А зарасть в любом деле помеха, потому как ты думаешь не о том, как бы лучше сделать да силы сохранить, а о том, как скорее.
– Так ведь дорога для того и дана, чтобы ее скорее проехать, - сказала тетя Феня.
– Для тебя да. Но каково лошадям? А мне? Бричке? А?!
– Верно, дядя Федот!
– Муся даже в ладоши хлопнула.
– Пожалуй, да, - усмехнулась тетя Феня.
– Ай да дядя
– сказала Муся.
– Мудрец!
– Ты не в ладоши хлопай, а на ус мотай, - снисходительно заметил Федот.
– Кончишь свои важные учения, начнешь работу гнать - помни не только о деле, но и о тех, кто тянет твою работу... Н-но, милые! Н-но, помаленьку!.. Ой да ты не сто-о-ой, не сто-ой на гаа-аре кру-утой...
Навстречу им по дороге идет странная колонна: арестанты не арестанты и не солдаты, одеты пестро - кто в пиджаках, кто в поддевках, а кто и просто в полотняных и холщовых рубашках. Впереди идут подводы, груженные заплечными мешками. Идут нестройно, не то колонна, не то толпа - не поймешь. Поравнявшись с ними, Федот спрашивает головного:
– Куда путь держите?
Головной, насупленный военный в погонах, молча прошел мимо.
– На работу? Али, может, по пожару собрались?
– спрашивает Федот.
Ему ответили из колонны нехотя:
– Мобилизация.
– Какая ишшо мобилизация?
– спросил Федот.
– Тетеря! Ай не слыхали, что война началась?
– Германец поднялся.
– Вот те раз... Приехали...
– сказал Федот.
Муся в сером платье с кружевным воротником и такой же вязки кружевными обшлагами читает письмо:
"Дорогая казачка!
Пишет Вам тот самый дикий тунгус, который вилкой рыбу из реки доставал. Вы, наверное, уже приступили к своему пятилетнему курсу обучения. Не сомневаюсь, что Вы его одолеете в пять прыжков. А вот моя академия скрылась в синем тумане. Я ухожу на войну - мобилизован. И вообще все помощники Ивана Николаевича, которые брюки носят, за исключением Федота, идут на войну бить германца. И даже сестрица Ваша, чего мы не ожидали, добровольно пошла на курсы сестер милосердия..."
– Тетя Феня!
– кричит Муся.
– Со скольких лет принимают на курсы сестер милосердия?
Тетя Феня появляется в дверях Мусиной комнаты в строгом костюме.
– Должно быть, с восемнадцати. А в чем дело?
– Ирина в добровольцы записалась...
– Правильно сделала.
– Литовцев в классе сказал, что воевать будут за интересы капиталистов.
– Оно конечно... Хотя отечество состоит не из одних капиталистов.
– Как подойдет срок, я тоже запишусь в сестры милосердия.
– Прекрасно! А сейчас иди на собрание.
В актовом зале коммерческого училища собрались все учащиеся, педагоги на сцене за столом. Из-за стола встает строгая тетя Феня и произносит:
– Господа! Отечество наше переживает трудное испытание войной... От того, как будут вести себя ее сыны и дочери, зависит победа над коварным врагом. Это касается всех, в том числе и учащихся. Больше собранности, больше старания и ответственности. Помните, мы начали учебный год в военное время...
Веселыми стайками сбегают ученики с лестницы парадного крыльца. Здесь, неподалеку от училища, пристроился со своим огромным деревянным аппаратом и натянутым холстом с намалеванным озером и горами фотограф. Он зазывает пробегающих учеников: